типа; как уже было сказано, упорядоченность фразы, напечатанной буквами, относящейся к языку, в сравнении с «генной фразой» – почти нулевая с точки зрения термодинамики. Связующая (коммуникативная) способность языка является результатом его «спусковой» функции: по отношению к языковой артикуляции мозг является чрезвычайно мощным усилителем также и физического аспекта процессов. А это – поскольку проговоренная и услышанная фраза, энтропия которой термодинамически чрезвычайно мала, – приводит в действие в мозгу лавину скоординированных процессов, служащих «пониманию» переданной таким образом и притом – микроскопической порции энтропии. Фраза в этом случае является чем-то вроде курка или спускового крючка, который приводит в движение каскад амплификации и в энергетическом разрезе (мозг для «понимания» фразы потребляет такое количество энергии, какое с точки зрения термодинамического баланса самой фразы представляется просто гигантским, хотя оно и невелико в абсолютном измерении: вся мощность мозга достигает от силы полутора десятков ватт). «Фраза» же, построенная из генов, хромосомная нить, является не курком, а автоспуском, который приводит в движение и организует процесс развития плода; такое было бы невозможно, если бы эта нить уже в самом начале не располагала физической упорядоченностью не просто высокой, а высокой сверх необходимости. Одним словом, энергия лингвистов не является собственно энтропией термодинамики, поскольку исследуемые лингвистами системы не являются системами в физическом понимании: их физический аспект, хотя и несомненный (ведь полностью вне физики ничего не происходит), в процессах языковой коммуникации как передачи информации практически никакой роли не играет (особенно во время чтения, поскольку оптический канал нормально имеет очень большую вместимость и проводимость, не такую, как акустический). Фразы языка являются детонаторами, приводящими к эскалации высокоупорядоченных процессов в мозгу, и их восприятие становится как бы «все более физическим явлением» в том смысле, что физический аспект работы мозга уже невозможно игнорировать. Такое положение вещей как раз и облегчает применение простых до примитивности измерительных процедур в лингвистике, а аналогичные измерения в генетике делает неслыханно трудными. И это потому, что физический аспект хромосомных «фраз» никогда нельзя игнорировать при подытоживании их информационной насыщенности. По этой же причине для лингвистики достаточно простой комбинаторики в качестве элемента логического анализа, и в то же время именно поэтому комбинаторика неприменима в генетике, представленной в понятиях информатики: поскольку химические, атомные и квантово- топологические аспекты написанной фразы никакого значения не имеют, в то время как химические и квантово-топологические аспекты хромосомы являются главными характеристиками ее организации.
Фраза этнического языка является корректной при условии построения ее согласно правилам лексикографии, грамматики и синтаксиса (согласно правилам семантики – не обязательно: ведь фраза: «Английские булавки отличным образом переночевали в кратерах штопоров» корректна, поскольку с лингвистической точки зрения построена правильно, хотя ее смысл весьма сомнителен).
Генная «фраза» корректна, если представляет собой систему команд, направленных на создание определенной законченной системы, обладающей всеми свойствами системы; эта система и является зрелым организмом. Она не может быть хорошо сконструирована синтактически и при этом плохо – прогностически (на деле, то есть телеологически), поскольку синтактической моделью генного кода является эмбриогенезис. Если цепочка генов (единиц ДНК) никакого вида эмбриогенезиса не инициирует, то мы не считаем, что речь идет о геноме; мы скорее предположим, что это было химически осуществимое нагромождение элементов ДНК (ведь оно представляло собой характерную спираль, хромосомную нить), на деле, однако, – эмбриогенетически – бесплодное. Теоретически можно было бы вычислить все химически возможные комбинации соединений ДНК в виде набора макромолекул размеров, сопоставимых с величиной (длиной) настоящих (встречающихся в природе) геномов; количество комбинаций получилось бы внушительным (примерно 10 в 3000-й степени, то есть в Космосе нет такого количества электронов, чтобы этот набор создать), но беспредметным, и то, что это технически неосуществимо, не имеет никакого значения. Такой набор представлял бы схему того, как можно комбинировать «кирпичики наследственности» также и в том случае, когда они вовсе не обладают функцией «кирпичиков наследственности». Задача эта беспредметна, поскольку биолог-генетик не собирается измерять «полную информацию», какую включают гены (как молекулы, как атомные конгломераты, как электронные облака, как системы, исследуемые квантовой механикой,
Поэтому не прекращались попытки спасти ситуацию путем изменения базовых понятий теории информации, об этом мы уже упоминали, однако все не-вероятностные теории информации обладают той общей неприятной особенностью, что не имеют прекрасного и естественного перехода от понятия информации к понятиям из области термодинамики, то есть из области физики, которые нам открыл Шеннон. Одновременно становится очевидным, что признание информации созданием субъективного характера (к чему склонны, например, информатики-лингвисты) безосновательно, поскольку не подлежит никакому сомнению, что зиготы, как и развитие плода, а также трансформация геномомов в органические системы существовали за миллиарды лет до возникновения человека и его этнической речи на Земле. Видимо, математический инструментарий, с помощью которого осуществлялись попытки преодоления кризиса, слишком прост. Я считаю, что от чистой математики помощь будет невелика, поскольку она никогда не приведет нас к понятию порога минимальной сложности системы, а оно должно быть существенным, если вообще не центральным в понимании явлений жизни. До сих пор мы только интуитивно отдавали себе отчет в том, что количество информации, содержащейся в объекте, не является однозначной функцией его сложности, попытка же (предпринятая уже Бриллюэлом) разделения информации на «свободную», то есть не интерпретированную физически, и «связанную», или отражающую информационную насыщенность объекта в физическом смысле, является не решением проблемы, а ее игнорированием. Также только интуитивно мы понимаем, что система, способная к самовоспроизводству, должна характеризоваться определенным минимумом сложности, ниже уровня которого она функционировать не в состоянии – независимо от конструкции. (Вопросы, связанные с этими рассуждениями, я затронул в другом контексте в опубликованном в «Философских исследованиях» эссе о ценностях в биологии, и предполагая, что его наличие в примечаниях к новому изданию «Диалогов» может быть полезным, включил эссе в эту книгу.)
Наряду с неудачами в области теории познания – внутри программы унификации различных дисциплин естествознания, выдвинутых на кибернетический «метауровень», – кибернетику постигло фиаско и на других направлениях. Относительно многие исследователи считают, что понятие информации Шеннона как бы зависло в пустоте или же осталось «недоработанным», причем надлежит стремиться к синтезу: так объединить это понятие с другими, производными от физики,
Фиаско в других областях – более практического свойства: крах надежд создания «усилителя интеллекта», машины для перевода, машины, имитирующей, в конце концов (хотя бы только в сфере лингвистики), человека (это была программа Тьюринга) – связано, я думаю, с теми не предвиденными вначале трудностями, с какими столкнулась теория автоматов – или, если говорить менее возвышенно, попросту компьютерная техника. Крах надежд был обусловлен тем, что компьютерное программирование сталкивается с трудностями непредвиденными и вообще не существовавшими по мере того, как необходимые программы становятся все более сложными. И не столько объем машинной памяти, не столько общее направление развития – согласно оппозиции «цифровая машина параллельного действия»
