Глава тридцать вторая
В морозовском особняке помещался штаб отряда Всероссийской Чрезвычайной Комиссии. Во главе отряда стоял «левый» эсер Попов.
Хитрый и ловкий, Попов завоевал своей ретивостью полное доверие у начальства. Он громил банды, не раз попадал в тяжелое положение и всегда выкручивался.
Ходил в простой, матросской форме, стриженный под машинку. Не любил выделяться. Грудастый и гладкий, добродушно называл подчиненных братвой, хлопал по плечу, был не прочь распить бутылочку.
Между тем, имея задание эсеровского центра, Попов готовился к решающим событиям. Вышибал из отряда коммунистов и сознательных рабочих. Кого не удавалось скомпрометировать, отправлял на фронт. В отряде оставались преимущественно моряки.
— Наш отряд — особый. Тут нужны отборные ребята, — говорил он председателю ВЧК Дзержинскому.
Когда-то моряки эти служили в эскадре Черноморского флота. Но после гибели кораблей, потопленных по распоряжению большевистского центра, чтобы не достались немцам, экипажи вышли на сушу. Перед ними лежали разные пути. Кто верил в революцию, подался на Царицын, Астрахань, Новороссийск, пополняя ряды боевых дивизий, сражающихся с белогвардейцами. Другие примкнули к анархистам и с пулеметными лентами через плечо и бомбами на поясе брали приступом вагоны, чтобы ехать в тыл, грабить, пьянствовать и распевать под гармонь «Яблочко».
Нарываясь на заградительные посты, анархисты пускали в ход оружие, а потом разлетались в разные стороны. Шалым ветром прибивало многих из них к батьке Махно, к атаманам Григорьеву и Марусе… Остальных вылавливали агенты чрезвычайки.
Из таких вот моряков и сколачивал Попов ядро своего отряда.
Он завалил военные ведомства требованиями на дополнительные вооружение, обмундирование и продовольствие. При этом «левый» эсер ссылался на возросшие трудности борьбы с контрреволюцией и спекуляцией.
Отряд его состоял из шестисот штыков. Была артиллерия, были броневики и взрывчатые вещества. В морозовском особняке Попов устроил опорную базу, откуда эсеры и собирались диктовать условия большевикам.
Когда машина с Блюмкиным въехала во двор, огромная толпа поповцев, вооруженных до зубов, обступила ее; поднялся галдеж, расспросы и поздравления; духота сгустилась, пахнуло спиртовой гарью…
Блюмкина унесли в помещение, а во дворе начался митинг.
Клепиков, еще не оправившись от пережитого, все же заметил, что поведение людей и оружие, висевшее на них в таком изобилии, выглядят чересчур театрально. Пушки стояли на боевых позициях, одна повернута в сторону Кремля… Но двор окружали высокие здания, и стрелять можно было только в небо.
На орудийный лафет один за другим поднимались ораторы.
Первой говорила Мария Спиридонова, «лево»-эсеровская «богородица». Хрупкая, долголицая, с волосами, гладко причесанными на прямой пробор, в темном, плотно застегнутом до подбородка платье, она выкрикивала слова нараспев, слегка приседая:
— Брестский мир взорван! Скоро прибудет артиллерия из Ярославля, боевые дружины из Петрограда и Белоруссии, казаки из Воронежа. Командующий Уральским фронтом Муравьев окажет нам помощь!..
Поповцы ревели «ура».
После Спиридоновой выступил Камков — тонкий, высокомерный брюнет, сын кишиневского буржуа Каца. Он выражался витиевато и старался казаться последовательным революционером.
С лафета горланил Попов, грозя снести «пол-Кремля, полтеатра, пол-Лубянки»…
Эсеровские агитаторы митинговали в Покровских казармах, в латышских частях, в кавалерийском отряде Виглицкого, в Первом Советском полку… Бойцы этих частей, перебегая бульварные газоны, заглядывали во двор морозовского особняка. Здесь уже раздавали, для поднятия духа, сукно на костюмы, сапоги, консервы, сахар…
— Эй, братва, получай деньгу! — перекликались во дворе. — По двести пятьдесят на рыло…
Пьяный матрос, перекинув через плечо связку кренделей, выводил тонким голосом:
— Ты куда? — схватил он за плечо встречного поповца. — Нынче, братишка, Иванов день, в деревнях девок купают. Идем, что ли, опохмелимся? Мой батька говаривал: сколько просидишь за столом, столько будешь в царствии небесном.
Клепиков был очень возбужден. Он радовался той непоправимой беде, которая обрушилась на Советы. Однако природная сметливость не изменяла ему: он отмечал тех, кто соберет сливки удачи. Дважды Клепиков встречал бородатого Прошьяна и отворачивался. Он боялся увидеть в глазах приятеля торжество…
Поповцы приводили арестованных советских работников, грозили расстрелом. Замахивались прикладами, оскорбляли и спихивали в подвал.
— У вас были Октябрьские дни, у нас будут Июльские…
Клепиков отправился в наряд. Он получил задание — ликвидировать на соседней улице отделение милиции и установить там пулеметный пост.
Захваченные врасплох, милиционеры молча подняли руки. Клепиков отправил начальника в штаб Попова, а рядовых стал агитировать.
— Вы, ребята, получите у нас обмундирование и паек… Большевикам крышка, мы хозяева положения. Идите служить к «клевым» эсерам, которые…
— Отпустите нас, — хмуро перебил один из милиционеров.
— Не хотите? — Клепиков затопал ногами. — Пошли вон! От большевистской пуповины не можете оторваться!
Скоро из морозовского особняка дошла всполошившая всех невероятная весть:
— Дзержинского арестовали…
Клепиков почувствовал, как у него от радости похолодело внутри. До сего времени «левые» эсеры старались только запугать большевиков, ограничивались угрозами… Арест председателя Всероссийской Чрезвычайной Комиссии являлся уже началом открытого мятежа.
Феликс Эдмундович Дзержинский, узнав на съезде об убийстве Мйрбаха, тотчас поехал в Денежный переулок. В германском посольстве он нашел портфель Блюмкина и фальшивое удостоверение. Следы убийцы привели к штабу Попова. В одной из комнат морозовского особняка на столе лежала фуражка Блюмкина.
— Говорите, Попов, где спрятан убийца? — потребовал Дзержинский.
Попов стоял напыжившийся, но заметно растерянный: — Даю слово… не знаю, здесь ли он… Вдруг дверь из соседней комнаты отворилась. Карелин, в своем старомодном пенсне, бойко выкрикнул:
— Не трудитесь искать. Блюмкин действовал по поручению центрального комитета партии «левых» эсеров.
Дзержинский шагнул вперед:
— В таком случае объявляю вас арестованным. И если Попов откажется выдать вас мне, то я убью
