В номер без стука вошел Артеменко.
– Что вы пожелаете молодым людям, которые сейчас находятся на пороге большого спорта?
Майя выключила телевизор, подошла к Артеменко, провела ладонью по идеально выбритой щеке. Он задержал ее ладонь, поцеловал.
– Что мы с тобой поделить не можем? – Майя заглянула ему в глаза. – Давай жить дружно.
– Зарегистрируемся, я обменяю наши квартиры на одну! – Он смотрел на нее с мальчишеской восторженностью. – Ну, старше я тебя на несколько лет…
– Ты меня любишь? – Майя обняла его, прижалась к груди, словно ребенок.
– Ты знаешь, люблю.
– Потому что я тебя гоню и мучаю. – Майя отошла, достала из сумки флакон, подушилась. – Как только я стану нормальной бабой, ты начнешь меня третировать, разгонишь моих мужиков, заставишь сидеть дома, а сам, старый котяра, начнешь лазить по крышам.
– Мне не тридцать, не сорок, даже уже не пятьдесят, – возразил Артеменко, опустился в кресло, ссутулился, его молодцеватая подтянутость пропала, он враз постарел. – Ты Толика не видела?
– Как и ты, вчера. А зачем он тебе?
– Майя, ты знаешь, у меня есть деньги. А ты не задумывалась, откуда они у меня?
– Не задумывалась, знаю, что наворовал.
Артеменко поморщился, вынул из кармана фляжку, сделал глоток.
– Можно сказать и так. Ты знаешь, что таких, как я, время от времени сажают?
– Сейчас – так каждый день. – Майе стало его жалко, она даже удивилась своему чувству, сдерживаться не стала, погладила Артеменко по волосам. – Я не хочу тебя обидеть. И вообще, знай: я отношусь к тебе значительно лучше, чем кажется. К тебе, а не к твоим деньгам.
Он поднял голову и долго смотрел Майе в лицо, казалось, изучает, даже ощупывает.
– Спасибо. – Артеменко поднялся, сверкнул вставными зубами, которые невозможно было отличить от настоящих. – Тогда еще поборемся. Антей прикоснулся к земле.
– Ты великолепен! – искренне воскликнула Майя, вспомнила Веркиного мужа, от которого даже через телевизор пахло несвежим бельем и щами. – Тебе не дашь больше сорока. Идем обедать, сейчас пять, они только открыли лавочку.
Два месяца назад Артеменко вышел из «Националя» с приятелем, и тот, указав на высокого парня в нейлоновой куртке, который стоял на улице Горького и кого-то ждал, спросил:
– Как ты думаешь, кто этот молодой мужик?
– Я не гадалка. – Артеменко взглянул на мужчину безразлично, отметил скромную курточку, непритязательный шарф, туфли нефирменные. – Денег и вкуса у него точно нет.
– Но с головой все в порядке, – рассмеялся приятель. – Подполковник из МУРа, один из лучших сыщиков современности. Последнее, конечно, треп, но на прошлой неделе он выступал в университете, реакция отличная, с юмором. Нашего записного острослова подрезал влет, мы обхохотались.
Увидев Гурова в гостинице, Артеменко узнал его сразу и решил познакомиться. Скука, а тут интересный человек. С противоположной стороны, можно сказать, из иной галактики. И потом, вообще смешно: он, Артеменко, и подполковник милиции за одним столом сидят и пьют, гуляют по набережной, философствуют о добре и зле. При ближайшем знакомстве милиционер разочаровал: неглупый, но вялый, рассеянный, как говорится, человек без изюминки. Молодой, уже подполковник, а волевого напора не чувствуется, предложи ему сидеть – сядет, позови гулять – пойдет, вроде ему все безразлично. Мужики на Майю реагируют остро, а он ухаживает, улыбается, слова говорит – и все без души и азарта, будто по обязанности.
Когда произошла история с угоном и катастрофой, Гуров неуловимо изменился, лицо его, оставаясь задумчивым, стало твердым, иной лепки, взгляд не скользил, а упирался в каждого конкретно. Артеменко ни разу не заметил, чтобы Гуров за ним наблюдал, тем более следил или подсматривал, но чувствовал – его изучают. «Совсем он мне не нужен, – подумал Артеменко. – Иметь по соседству пусть и не лучшего сыщика вселенной, но человека в розыске профессионального и обученного совсем ни к чему». Сегодня после звонка шефа Артеменко думал о Гурове уже с открытой неприязнью и страхом. Правда, Юрий Петрович сказал, что приятель из МУРа уберется из гостиницы если не сегодня вечером, то завтра утром. Ну, это еще вилами на воде писано, а пока подполковник здесь, рядом, может сейчас войти в ресторан и подсесть к столу, начать беседу с Артеменко, который решает, слушаться своего начальника или нет, то есть убивать или не убивать.
Артеменко заказал обед, слушал Майю, отвечал на ее вопросы, шутил и думал, думал.
Петровичу из Москвы хорошо командовать, распоряжаться и убеждать. Слово западное придумал, какое-то разведывательное – ликвидировать. «Подготовься, точные инструкции получишь завтра». Что ни говори, а Петрович – гений, сидит в Москве и знает, чем местная прокуратура располагает, а чем – нет. И что подполковник Гуров живет в гостинице, Петрович знает. А откуда? О следствии – понятно, кто-то из старых связей мог остаться, застрять. Хоть и тщательно прочесывали, и частая была гребенка, но ведь причесывали, не брили наголо. Свой волосок уцелел и поторопился сообщить. Но откуда Петрович знает о Гурове? Артеменко хоть и двадцать с лишним лет назад, а в следствии работал, знает: информация ниоткуда не поступает, всегда есть источник. Какой источник? О подполковнике знают он, Майя, бухгалтер и физкультурник, последним Артеменко рассказал ради хохмы, находясь подшофе, подшучивая над современным сыщиком. Ну, естественно, знает местная милиция. Но даже если там и приятель Петровича служит, какой ему резон звонить и рассказывать, что сотрудник МУРа живет в гостинице и даже называть номер? Где связь? Нет, милиция отпадает, источник местный, из гостиницы. Кто? Откуда он знает Петровича? Зачем будет звонить в Москву?
– Майя, ты не помнишь, когда звонят из другого города по автомату, телефон трещит обычно?
– Володя, ты можешь не слушать меня, но человек, который вошел в ресторан, поймет тебя неправильно, – сказала Майя. – Даже я вижу, у тебя серьезные неприятности. Лев Иванович увидит значительно больше.
К их столу подходили Таня и Гуров.
– Здравствуйте, – сказала Таня. – Лев Иванович решил угостить меня чашкой кофе.
Артеменко подозвал официантку, распорядился и решал, каким образом сообщить Гурову, что его профессия не секрет. Ведь Кружнев или Зинич могут проболтаться, розыскник не поверит в невинный розыгрыш, начнет анализировать поведение Артеменко, а это совсем лишнее.
Девушки разговаривали между собой – женщины не мучаются в поисках темы. Они рассуждали о том, что раньше поклонники дарили бриллианты, рысаков, стрелялись и из-за несчастной любви удалялись в кельи.
– Милые дамы, – сказал Артеменко, – можно подумать, вам лет эдак по сто. Лучше отправьте нас, несчастных, на поиски Грааля. Только учтите, леди, вам в этом случае должно еще не исполниться осьмнадцати.
Гуров отключился. Необходимо, как выражаются шахматисты, идти на материальные потери и организовать атаку на королевском фланге. Несколько минут назад королем стал Артеменко.
Придя в гостиницу, промокшие и озябшие, Таня и Гуров зашли к Леве в номер. Девушка сняла плащ, Гуров переодевался, когда зазвонил телефон.
– Ты прав, – сказал Отари, – сегодня около пятнадцати мужчина, русский, позвонил администратору и спросил, в каком номере живет Владимир Никитович Артеменко и как ему позвонить.
– Находись все время у телефона, буду думать, – ответил Гуров.
– Рыцарей, которые в присутствии своих прекрасных дам мечтали неизвестно о чем, закалывали в постели! – сказала Таня.
– Легче отравить, – поддержала Майя.
– И не цианидом, а мышьяком, чтобы помучился.
– Так у вас в сумочке бутылка с мышьяком? – спросил Гуров. – Доставайте, разольем на всех.
Таня смутилась. «Ну куда я лезу, ведь решила, что его трогать нельзя, он бьет всегда неожиданно и больно».
– Ладно, живите. – Таня покраснела.
– Согласен. Но если сегодня опять не позволите себя проводить, я отниму мышьяк, наглотаюсь: лучше умереть в мучениях, чем жить, страдая.
