– Будете приставать, я уйду, – раздраженно ответил Гуров. – Я потому и не признавался, где работаю, чтобы не отвечать за все грехи человеческие. А ты, Леонид Тимофеевич, не изображай рыцаря печального образа. Спросили, где находился, ответь, не морочь людям голову. – Он посмотрел в злое лицо Кружнева, на его плотно сжатые тонкие губы и подумал: «А чего ты действительно не сказал, упирался, будто сопливый юнец, которого уличили в непристойном занятии?»
– Я знаю, когда и что говорить, прошу не поучать.
– Знаешь, и молодец, сменим пластинку. – Гуров перевел взгляд на Толика, подмигнул: – Девушки меня тут за невнимание осуждали, даже на Владимира Никитовича, галантного кавалера, напраслину возвели. А ты, молодой герой, ну-ка ответь общественности, кого нынче в начале двенадцатого поджидал на главной аллее? Таня, Майя, вот вам вопиющий пример верности: дождь, ветер, а Толик часами ждет прекрасную незнакомку…
– Чего зря говоришь, какими часами? – возмутился Толик. – Ждал приятеля несколько минут.
– А вы хоть и в отпуске, а за людьми подглядываете. – Кружнев криво улыбнулся.
Он нарывается на скандал, с какой целью? Куда подевался жалкий человечек, соглашающийся всегда и во всем? Гуров жестом остановил пытавшегося вмешаться Артеменко. Неприятно, конечно, однако придется нахамить, иначе не разберешь: возмущен Кружнев или комедию ломает.
– Простите, Леонид Тимофеевич, я знакомства с вами не искал, к столу не приглашал. Я вам неприятен? Свободные места есть, сядьте в уголке и пейте красненькое.
Таня взяла Гурова под руку, прижалась плечом, как бы прося успокоиться.
«Молчишь? – думал Гуров, глядя на Кружнева. – Не возмущаешься, не уходишь? Значит, все твои слова – ложь и притворство. А зачем? Ну ладно, разберемся на досуге, сейчас не до тебя».
– Наш корабль дал течь, – произнес Артеменко театральным тоном, явно пытаясь вызвать улыбки и разрядить обстановку. – Анатолий, почему ты шляешься под дождем, когда дамы скучают, раскладывают пасьянсы, а я пью в одиночестве?
– Меня ждал, – сказала Майя. – Я назначила свидание и не пришла.
К столу подошла мэтр и тихо сказала:
– Владимир Никитович, вас междугородная, на первом этаже, у администратора.
– Прошу прощения. – Артеменко поднялся и быстро пошел к выходу.
«Не вовремя Петрович позвонил, но, слава Богу, междугородная, значит, он в Москве, а то мне уже невесть что видится», – подумал Артеменко, подходя к стойке администратора, и взял лежавшую трубку.
– Слушаю! – И услышал частые гудки. – А вам этот человек днем не звонил, мой номер не узнавал? – спросил Артеменко администратора, опуская трубку на аппарат.
– Сейчас женщина звонила по междугородному, – ответила администратор. – А после четырнадцати вами интересовался мужчина, и по местному.
– Точно?
– Я работаю двенадцать лет, междугородный звонок от местного отличаю.
– Извините. Если дама снова будет звонить, пожалуйста, попросите ее позвонить мне в номер после двенадцати или завтра утром.
Администратор кивнула и сделала запись. Артеменко не торопился вернуться к столу и увидеть умные, с легкой смешинкой глаза Гурова и облокотился на стойку. «Так, значит, я не пуганая ворона, Петрович здесь. Он сказал, что подполковник сегодня вечером, самое позднее завтра утром уберется в Москву. Правда или нет? Какую игру ведет Петрович за моей спиной и с кем он связан? Кружнев или Зинич? Не может же он получить информацию от парня и требовать, чтобы его и убили. Таня? Кто такая, почему от нас не отходит?»
Гуров стоял в двух шагах, любовался Артеменко. Задумчивость пожилого героя-любовника очень нравилась подполковнику. Для того и провел он простенькую комбинацию с вызовом Артеменко, чтобы последний призадумался. Никакая женщина ему не звонила, а организовал все Отари по просьбе Гурова.
– Поговорили? – Гуров подошел вплотную. – Успех у женщин – дело опасное.
Артеменко внимательно изучал рисунок на ковре, боялся поднять взгляд и выдать свое смятение. Сколько времени сыщик стоит за его спиной, слышал или не слышал разговор с администратором? Гуров тут же развеял его сомнения, сказав:
– Шучу. Знаю: поговорить не удалось. А днем мужчина разыскивал вас, дозвонился?
– Нет, – солгал Артеменко.
– Ай-яй-яй. – Гуров рассмеялся. – Дозвонится обязательно, кто ищет, тот всегда найдет. Вы вроде из гостиницы не уходили, что же он не дозвонился?
– Да откуда я знаю? – вспылил Артеменко. – Сюда позвонил, а в номер нет. Я понятия не имею, кому понадобился. У меня и знакомых в городе нет.
– Все-то вы врете. – Гуров обнял Артеменко за плечи, повел к лестнице. – И дозвонился, и поговорили, и знаете, с кем. Ох, Владимир Никитович, а еще следователем в прокуратуре работали.
– Откуда знаете? – Артеменко остановился, хотел убрать с плеча руку Гурова.
– Вы обо мне все знаете, а я о вас так ничего? – Гуров обнял Артеменко крепче. – Ладно, будет время – побеседуем. А сейчас вперед, дамы ждут.
Как и говорил Гуров, время выжидания, преследования преступника закончилось, следовало его опередить, встать на пути. Известно, высший класс в работе розыскника – задержание с поличным на месте, в момент преступления. Но такое удается отнюдь не всегда, а если говорить честно, то просто редко. Так как Гуров не знал ни потенциального убийцу, ни объект нападения, то задача захватить неизвестно кого, когда и в каком месте решения не имела. Значит, решил Гуров, необходимо напугать преступника, заставить его отказаться от замысла. Возможно, он не откажется, лишь отложит выполнение своего намерения. Но если логические построения Гурова и Отари верны и все происходящее связано с готовящимся процессом над группой расхитителей и взяточников, то преступник, исполнитель чужой воли, связан сроками и находится в цейтноте. «Работаю наугад, ощупью. Как говорил поэт, «как ночью по тайге», главное, чтобы треск был слышен по всей округе, тогда зверь напугается. Не посмеет в присутствии охотника напасть на свою жертву, ведь и сам жизнью рискует».
Опыт опытом, а человеку свойственно ошибаться, и Гуров не думал, что зверь, как и охотник, может сделать петлю, пересечь тропу и напасть сначала на него. Зиничу он напомнил о несостоявшейся встрече, Кружнева одернул, Артеменко вогнал в растерянность – история со звонком и поведение Гурова выбили его из колеи. Сегодня вечером ничего не произойдет, как минимум сутки Гуров выиграл. Он был доволен собой, входя в ресторан, пропустил Артеменко вперед и сказал:
– Не берите в голову, Владимир Никитович, все образуется, утро вечера мудренее.
Артеменко не ответил, занимался самокритикой: «Старый дурак, кретин, позер! Ах, я подружился с известным сыщиком, разыгрывал, пил с подполковником на брудершафт! Перед кем ты собирался бахвалиться и зачем? Любитель, а против него ты только любитель, никогда не победит профессионала. Что он знает и чего добивается? Видимо, вызов к администратору был инсценирован, и Гуров издевается надо мной. И о звонке Петровича сыщику известно, в лучшем для меня случае он пока еще не знает, кто и зачем звонил. Гордиев узел, Македонский разрубил его. Сесть на самолет и улететь в Москву. И что? Ждать, когда за тобой придут? Думай, старый кретин, думай, а не волочись за юбкой, время любви прошло, ты борешься за жизнь, сыщик верно сказал, ты же был когда-то следователем, так думай». Но мозги не электромоторчик, не заставишь работать, нажав кнопку.
В зале накурили, появился оркестр. Начав работать, Гуров не позволял себе и рюмки спиртного, пил минеральную воду, на любую еду смотрел с отвращением. Он бесконечными часами болтался на вокзалах и рынках, простаивал в подворотнях, зачастую ожидая неизвестно чего, мок под дождем, дрог на ветру, плавился под солнцем, но никогда не представлял себе, что сидение в ресторане такая пытка, раздражающая буквально всем – и сексуальным разговором за спиной, и визжащим оркестром, и доверительным шепотом в микрофон певицы, разукрашенной, как индеец, вышедший на тропу войны. Оказаться бы сейчас в полутемном сыром подъезде, пусть пахнет кошками, и ты не веришь, что засада поставлена по месту, скорее всего, никто не придет. Но ты не должен взвешивать каждое слово и пытаться удержать на лице резиновую улыбку, а можешь, сидя на ребристой батарее отопления, молчать до одури и
