– Лев Иванович!
У гостиницы стояли Артеменко, Майя, Таня, Кружнев и Зинич, который махал рукой и рассказывал компании что-то забавное, так как все смотрели на Гурова и смеялись.
– Иду! – Он вернулся в номер и снова позвонил в отдел. – Отари, за Лебедевым наблюдения не вести. Срочно найди горничную Екатерину Иванову. Лично, сам, никому не перепоручай, выясни, как у нее со сном. Конкретно: как она спала в ночь угона машины и где она провела сегодняшнюю ночь.
Отари ликовал, его ребята за два-три часа не только нашли приезжего, но и установили, что он в городе уже давно, выяснили, где Лебедев жил раньше, в каком кафе завтракал и обедал. И квартиру он снимал под другим именем, и одевался совсем иначе, носил парик и очки, ходил, опираясь на тяжелую палку. Отари был тщеславен, но не чрезмерно, чужие успехи никогда себе не приписывал. Однако сейчас у него как-то выпало из сознания, что не он, майор Антадзе, высказал предположение, что Лебедев существует. Не Антадзе, а Гуров настоял на розыске неизвестного, и в гостинице нашли Лебедева по указанию Гурова, и кафе, где Лебедев ел и пил, обнаружили по подсказке подполковника, а на старую квартиру и прошлое обличье Лебедева вышли именно через кафе.
Когда первая волна ликования прошла, Отари начал прикидывать, а что конкретно они имеют против этого загадочного человека. Ничего существенного, и несущественного тоже ничего. Снимал квартиру под чужим именем, так документов фальшивых не предъявлял, сказал, что он Иван Иванович Иванов. Шутка. И попробуй доказать обратное. Парик, палка, ношеный костюм? И что? От парика откажется, мол, причесывался по-другому, не задавайте идиотских вопросов. Болела спина, ходил с палкой, выздоровел, палку бросил.
– Орех, в котором нет ядра, пустой орех, – сказал майор, хмуро глядя на своих товарищей.
Оперативники принесли свои рапорты, словно удачливые охотники добычу. Хвастались друг перед другом, делили. Когда выяснилось, что вроде и стреляли метко, а ни мяса, ни шкуры не добыли, горячка прошла, все притихли. Три раза звонил Гуров, Отаpи хотел разделить с товарищем радость, посоветоваться, но подполковник говорил коротко, непонятно, когда майоp сообщил об успехе, Гуров не поздравил, положил трубку.
Зинича арестовать? За что? Таня ему срочно потребовалась. Зачем? И немедленно, лично узнать, как спит горничная. Может, выяснить, как она кушает и сколько раз в уборную ходит? Зачем сразу трубку бросать?! Почему не говорит, как мужчина, спокойно и обстоятельно? За Лебедевым наблюдение не вести. Не веpит он нам, снова не верит. Все ему сделали, абсолютно, как Боги работали! А он не верит!
– Доброе утро, товарищ майор! Разрешите? – в кабинет вошел дежурный по отделу. – Телефоногpамма из республиканской прокуратуры. И какое-то письмо вам, лично.
– Давайте. – Отари расписался в получении телефонограммы, дежурного офицера отпустил, письмо положил в сторону.
«Пальцевые отпечатки, принадлежащие Артеменко Владимиру Никитовичу, присланные вами в наш адрес, являются серьезной уликой. Артеменко задержать, срочно этапировать в прокуратуру республики. Старший следователь по особо важным делам…»
Наконец-то Отари вскочил, пробежался по кабинету. Молодец Гуров, умница, мы победили, теперь дело пойдет. Отари рассеянно взял конверт, на котором было написано: «Майору Антадзе. Лично». Почтовый штемпель на конверте отсутствовал, значит, принесли лично. Он прочитал письмо мельком, сначала ничего не понял, перечитал раз, другой и опустился в кресло. Он работал в милиции давно и знал: подобные угрозы пустыми не бывают. Вот почему Гиви тогда вдруг здоровьем отца и деда интересовался…
Отари убрал письмо в карман, равнодушно, словно о постороннем, подумал, что это – конец. Его, майора милиции, берут за горло. Оно конечно, сын за отца не отвечает, но все-таки… все-таки…
Гуров выходил из номера, когда зазвонил телефон:
– Я просил тебя до одиннадцати из номера не выходить, – не поздоровавшись, сказал Орлов. – Что с тобой, Лева? Я звонил тебе из кабинета Турилина. Ты не ответил, безобразие.
Гуров забыл, напрочь забыл, что должен звонить начальник. Не может такого быть, однако случилось. Оправдываться глупо и бессмысленно, решил Гуров, и сухо ответил:
– Виноват, товарищ полковник. Обстоятельства. Не знаю, как вела себя жена Цезаря, но подполковник Гуров должен быть вне подозрений, он это заслужил.
Они работали вместе более десяти лет, отношения складывались непросто, с годами переросли в дружбу, и то, что Лева назвал Петра Николаевича по званию, кольнуло Орлова. Утром, когда он докладывал историю с анонимкой генералу Турилину, тот заразительно рассмеялся:
– Гордись, Петр Николаевич, хорошего офицера воспитал. Лева, конечно, немного авантюрист, но честнейший парень и настоящий розыскник.
– Я о Гурове забочусь, – не сдавался Орлов. – Личное дело себе испачкает…
– Без сучка и задоринки личные дела только у карьеристов, людей холодных, с рыбьей кровью. Говоришь, сидит в номере и ждет звонка? Ну-ка соедини меня с ним.
Орлов позвонил, но Гуров не ответил. Генерал не рассердился, взглянул озабоченно:
– Там это грязное дело. Может, Гуров случайно залез?
– Случайно можно на дороге в коровью лепешку вляпаться! – горячился Орлов. – Вы же сами говорите, Гуров розыскник Божьей милостью. Я ему приказал отдыхать, врачи им недовольны…
– Верно говоришь, – перебил генерал. – Ты не о личном деле, о здоровье друга беспокойся, дозвонись и реши: может, стоит к нему вылететь.
Орлов звонил Гурову каждые полчаса, наконец соединился, а Лева не оценил, начал хамить.
– Товарищ подполковник, – чуть растягивая слова, волнуясь и потому еще более лениво, чем обычно, заговорил Орлов. – Подумай, может, тебе не очень помешает полковник Орлов? Я бы к вечеру появился.
– Петр Николаевич! – Гуров откашлялся. – Спасибо. К вечеру все так или иначе кончится. Да, если бы ты был здесь, – он чуть улыбнулся, прикрыл глаза, – мы бы с тобой их в целлофан завернули, розовой ленточкой перевязали и отнесли на стол прокуратуры.
– Тебе виднее, – Орлов чуть было не сказал: мол, береги себя, но лишь хмыкнул, удивляясь собственной сентиментальности. – Ладно, звони.
– Слушаюсь! – гаркнул Гуров, положил трубку и выскочил из номера.
Компания поджидала его у гостиницы. Все, кроме Кружнева, улыбались. Гуров взглянул на свой балкон и понял, что перебраться с него на открытую веранду ресторана не составляло никакого труда.
– Лев Иванович, – сказал Артеменко, – используешь служебное положение, арестовываешь соперников.
– Ох, Владимир Никитович, кто о чем, а вы все о женщинах, – отшутился Гуров. – Мы с Таней прошлой ночью отношения выяснили, и она мне даровала свободу.
– Сначала подвесила тебе дулю за левое ухо. – Кружнев указал пальцем. – Правильно сделала, чтобы руки не распускал.
– Ну-ка, похвастайся! – Артеменко взял Гурова за плечи, повернул. – Ничего, раны украшают воинов, – и рассмеялся.
«Дорогой, ты совершил последнюю ошибку, теперь я тебя быстро спеленаю», – подумал Гуров и хлопнул Артеменко по плечу.
Беззаботно перешучиваясь, они шли по набережной вдоль моря, решая наболевший вопрос, где обедать, и клялись, что в ресторан гостиницы не пойдут никогда, даже Кружнев томно улыбался, восхищаясь своей находчивостью, тем, как он сумел подколоть самоуверенного милиционера.
Никто на земле, кроме человека, не обладает чувством юмора, но уж по умению лгать и притворяться он даст всем сто очков вперед. Шесть человек шутили, смеялись, болтали безалаберную чушь, и ни один не проболтался, не сказал, о чем думает. Поистине природа создала совершенно уникальное произведение.
Майя думала о том, что жить дальше так нельзя, и не потому, что торговать красивым телом и бессмертной душой безнравственно и стыдно, просто однообразие и скука заели. «Володьку увольняю, точнее, отправляю в глубокий запас. Никто еще от работы не умирал, и я не подохну. Не возьмут тренером, начну действительно работать инструктором, поступлю в инфизкульт на заочный. Одета, обута, здоровье – слава Богу, выберу мужика попроще, рожу сына». Она даже в глубине души не признавалась, что
