– При печальных обстоятельствах встретились, – сказал Лебедев. Отари молчал, проклиная тот день, когда попросил подполковника Гурова о помощи.
– Ознакомьтесь. – Юрий Петрович вынул из кармана конверт, протянул Отари. – Это лишь часть того, что мы имеем.
Отари прочитал копию допроса, содержащего прямые обвинения в адрес отца и деда в получении и даче взяток.
– Вам же самому и делать-то ничего не нужно, – начал было Юрий Петрович, но Отари молча вышел из номера.
Тело уже увезли, следователь заканчивал писать протоколы осмотра, увидев Гурова, сказал:
– Судя по всему, отравилась случайно. Непонятно, каким образом ей в руки попал цианид. Врач утверждает: запах настолько специфический, что спутать нельзя, он помнит его со студенческих лет.
Следователь прокуратуры Гурову нравился. Он не подчеркивал своего старшинства, не торопился командовать и руководить, говорил спокойно, движения его были аккуратны и точны. Закончил писать, подровнял листы, уложил в папочку, убрал авторучку, внимательно осмотрел номер, словно не все сфотографировано, а ему нужно запомнить самому. Следователь был человек серьезный, без амбиций, явно опытный, понимающий, что путь ему предстоит долгий и изнурительный. Человек, который не пытается заглянуть за горизонт, а обдумывает точный первый шаг.
– Лев Иванович, как вы думаете, с кого мне начать? – спросил он, словно знал Гурова много лет и они десятки раз вместе выезжали на место преступления. – Меня зовут Ашот Нестерович. Забавное сочетание, не правда ли? Русские спасли нас, армян. – Он прервал себя на полуслове. – Вы предполагаете, что цианид в гостинице остался? Я попросил Отари Георгиевича и его ребят быть повнимательнее.
И слово «попросил», и тонкая улыбка, с какой он произнес его, свидетельствовали, что следователь относится к непростым отношениям своей службы с милицией с пониманием и предлагает союз.
«Вот мне и повезло, – подумал Гуров, – с Нестеровичем мы сработаемся».
– Мало фактов, много предположений и фантазий.
– А кто мы без фантазии? Чиновники.
– В моем номере находится организатор и вдохновитель происходящего. Допрашивать его рано, – прежде я должен вам все рассказать. Кроме того, он совершенно безвреден.
– Он понимает, что задержан, не протестует?
– Приглашение в гостиницу трудно расценить как задержание, – ответил Гуров. – Кроме того, Юрий Петрович Лебедев человек умный, и ему есть над чем подумать.
– Я начну с допроса Артеменко, – сказал следователь. – На что мне опереться?
– Артеменко скрывает свое знакомство с Лебедевым. Утром у них состоялась встреча. Лебедев факт знакомства и встречи признал и на попятную не пойдет. Умершая яд получила от Артеменко, предполагаю – стащила, не ведая, что именно. Маловероятно, но возможно, у Артеменко имеется вторая порция. Опять же предположительно он должен был ликвидировать Зинича. Конкретно слабое место Артеменко – его знакомство с Лебедевым и утренняя встреча.
– Погибшая не сказала, где взяла яд, но могла сказать, – произнес неторопливо следователь. – Попробую намекнуть? – Он взглянул вопросительно.
– Умница, – ответил Гуров, и прозвучало это не как снисходительная похвала, а как признание высокого класса коллеги.
– Постараюсь держаться на данном уровне. – Следователь неохотно встал, вздохнул тяжело: – Ну, пошли, Лев Иванович.
Кружнев лежал в своем номере на кровати и читал газету. У двери на стуле сидел сержант, тот самый, что в день угона «Волги» приходил за Гуровым. Сегодня сержант был в штатском, усики его по-прежнему франтовато топорщились, глаза поблескивали воинственно.
– Здравствуй, – как можно дружелюбнее сказал Гуров. – Будь другом, погуляй в коридоре. Извини, дорогой.
– Я с вами ни на какие темы разговаривать не собираюсь! – Кружнев отбросил газету и сел. – Газеты пишут, телевизор вещает. Законность! Правопорядок! Болтовня, произвол!
Номер был одноместный, маленький, и, хотя Гуров сел в дальнем углу у окна, вскочивший Кружнев в два шага оказался рядом. Отгораживаясь от воинственно настроенного хозяина, Гуров взял стул и поставил перед собой.
– Боитесь! – Кружнев расхохотался.
– Боюсь. – Гуров кивнул и погладил шишку за ухом. – Еще не прошло.
– Не понимаю, о чем вы! Убирайтесь! Вызывайте в милицию, допрашивайте, существует порядок!
Перед тем как прийти к Кружневу, Гуров нашел Отари и прочитал объяснение горничной Ивановой. Его предположения подтвердились. В ночь угона машины горничная выпила лишнего и крепко спала, алиби у Кружнева отсутствовало. В ночь, когда на Гурова было совершено нападение, Кружнев обещал к Ивановой прийти, но не пришел. И вообще, Леня очень изменился, стал невнимателен, даже груб, и их роман пошел на убыль, можно сказать, иссяк. Отари рассказал, что во время беседы Кружнев беспричинно начал кричать, самолично вынул все из карманов, даже вывернул их.
– Отари, зачем человеку выворачивать карманы, когда его никто об этом не просит? – задал вопрос Гуров.
– Я думал, товарищ подполковник, – сердито ответил майор. – Капсулу можно зажать в руке, оставить даже в вывернутом кармане. А что делать? У меня нет постановления на обыск. Я приказал его стеречь, что тоже незаконно.
Гуров посмотрел Отари в лицо и равнодушно, как о постороннем человеке, подумал, что за последние часы сильно изменился майор. Улыбка, с которой он практически не расставался, исчезла, глаза провалились, потухли, кажется, даже руки дрожат. Но Гуров не пожалел товарища, а подумал с раздражением, что карманника раздеть в дежурной части догола можно и без прокурора. Держать ночь в милиции по причине неустановления личности – так запросто, а попросить из собственного номера не выходить два часа, когда рядом человека убили, у них язык не поворачивается. Если яд у Кружнева был, то он его теперь так запрятал, век не отыскать. Вслух Гуров ничего не сказал, лишь кивнул согласно:
– Хорошо, Отари. Все правильно, будем работать дальше.
Гуров ушел, а Отари сел на стул, обхватил голову сильными ладонями и глухо застонал.
Сыщики несложный ход Кружнева отгадали правильно. Ватку с капсулой он закатал в верхнюю часть подкладки брючного кармана, а наружу вывернул нижнюю. Валяясь на кровати, он ватный шарик вытащил и спрятал под простыню. Тайник ему показался ненадежным, и он сунул шарик в носок. Теперь Кружневу казалось, что крохотный ватный шарик бугрится в носке, словно утюг, и даже нестерпимо жжет.
– Леня, а чего ты, собственно, шумишь, бросаешься на меня? – миролюбиво спросил Гуров. – Почему мы не можем мирно побеседовать?
– Не называйте меня Леней, и мне не о чем с вами беседовать.
«У него нервы ни к черту, психует, – понял Гуров. – Если я его в нормальное состояние не приведу, не заставлю мыслить логически, мне ничего ему не доказать. Ведь фактов, которыми можно было бы его припереть, у меня нет. И не только у меня, таких фактов в природе не существует. А привести его в сознание можно только одним способом – он должен понять, что переигрывает».
– А чего ты актерствуешь? Ты во ВГИК в юности не поступал?
Кружнев сел к Гурову спиной.
– Кино. – Гуров рассмеялся. – Ты со мной и разговаривать не желаешь, а что, собственно, произошло? Ты мне ответь, Леня, кто к кому в буфете подошел? Я искал с тобой знакомства, предлагал тебе выпить? Это я жаловался, что отдыхать не умею и у меня недавно жена погибла в автомобильной катастрофе? Это я вокруг тебя кренделя выписывал, все услужить старался, а когда узнал, что ты в милиции работаешь, стал бросаться на тебя, как лев рыкающий?
Кружнев тонко хихикнул и повернулся к Гурову лицом.
– Ты за мной следить начал, ловушки расставлять, – ответил Кружнев, решив изменить линию поведения. – Кто мне во дворе милиции баллонный ключ подсунул?
– Ну а как ты думаешь? Местные товарищи тебя проверяли. Знаешь, не знаешь, что такое баллонный
