– Извините, вы меня не поняли, – очень спокойно сказал Гуров. – Вам следует обратиться к врачу, привести себя в порядок. Я найду этих людей, не назову вашего имени, не буду вас допрашивать, помогу найти хорошего врача, вам подвинтят гаечки, снимут страх, будете жить как человек. Большое спасибо, что приехали, посидите, успокойтесь. Борис Андреевич отвезет вас в Москву.
– Ну, получил, что требовалось? – спросил воинственно Юдин, отпирая сыщику дверь своего «люкса». – Наверняка добил несчастного, он и так-то чуть живой.
– Вижу, уже собрался, – Гуров кивнул на чемодан, лежавший на кресле плащ. – Перейди в номер своего протеже, я останусь здесь.
Сыщик заглянул в ванную. Клык отполз к стене, пристроился боком, водка испарилась, унесла злость и гонор.
– Слушай, будь человеком, отвяжи, ногу затекло, сил нет.
Гуров сходил за ножом, перерезал веревку, притягивающую щиколотку преступника к связанным за спиной рукам, схватил за шиворот, рывком поставил на ноги, но Клык не удержался, отвалился на край ванны.
– Охолонулся, герой? – сказал Гуров, подрезал шелковый шнур на руках. – Разотри, и давай спереди завяжем. – Сыщик знал, что никакого сопротивления преступник сейчас оказать не способен, он еле шевелил скрюченными пальцами.
– Интеллигент, – просипел Клык.
– Другого ругательства не знаешь? – усмехнулся сыщик. – Боюсь, в штаны наложишь, будешь вонять, а у нас впереди дорога…
Клык оправился, покорно протянул руки, устало сказал:
– Какая дорога, полковник? Люди видели, как я в гостиницу вошел, доложат Стаднюку. А тот вмиг сообразит, какой горбатый старик со мной сюда притопал. Нам с тобой и на улицу выйти не дадут, в крайнем разе до ступенек. Две пули тебе, две мне, в мою лапу пушку пристроят. Картина! Рецидивист убивает героя-полковника, убийцу настигает возмездие! Местные менты еще награды получат…
– Скажи, Трофим, ну где ты отыскал слова «настигает возмездие»? – Сыщик связал Клыку руки, любовался работой.
– Откуда? – опешил Клык. – Из «ящика», наверное, а что?
– Красивые слова, сиди тихо, – сыщик указал на унитаз. – Постараемся, чтобы возмездие настигло кого следует.
– Дурак! А еще важняк и полковник!
– Тебя ударить? – Гуров уже открыл дверь, повернулся.
– Лев Иванович, – позвал Юдин, – если гостиница окружена, то не только вас, но и нас не выпустят.
– Штыком и гранатой пробились ребята… – ответил Гуров. – Меня давно интересовал вопрос, как можно, идя на Одессу, выбраться к Херсону?
Братья-охранники были похожи как две капли, две монеты, два призыва нашего правительства, в общем – одинаковые абсолютно. У них имелись имена, фамилии, как положено, но и хозяин, и окружающие называли их Левый и Правый. Они редко ходили поодиночке, были крайне молчаливы, даже между собой объяснялись лишь взглядами, жестами, изредка отдельными словами. Они приехали в город три года назад, однажды столкнулись с милицией и однажды с парнями Крещеного. Одного парня тихо похоронили, милиционер отлежался в госпитале, больше инцидентов не происходило.
Братья ни с кем не общались, никого не трогали, жители на них не обращали внимания, двойняшки и двойняшки, а менты и уголовники обходили стороной. Получив приказ захватить Гурова, братья пришли на известную площадь, увидели уже описанную выше картину: так же дефилировали менты, а вот уголовников прибавилось, они не маскировались под доминошников и выпивох, а торчали одиночками и парами, похожие на облезлых псов, терпеливо караулили добычу. Братья шли неторопливо, не оглядывались, но, все замечая, обменялись улыбками и начали подниматься к центральным дверям, где их догнал капитан Стаднюк, негромко сказал:
– Он в гостинице точно, в каком номере – неизвестно.
Братья ничего не ответили, на капитана даже не взглянули и оглядели холл, отметили двух мужчин, сидевших за канцелярским столом, еще одного у противоположной стены, изучавшего план эвакуации в случае пожара.
– Эти люди вам не помешают, – сказал Стаднюк. – Что вы думаете делать? Думаю, что он заперся…
Братья не слушали, повернулись словно по команде и вышли на улицу.
Откуда-то издалека доносился шум, музыка, разноголосые крики, даже цокот копыт. Братья переглянулись, продолжали стоять неподвижно и вскоре увидели, как из боковой улицы, которая вела к цирку, на площадь начала выливаться яркая, пестрая река веселья и музыки.
Возглавлял шествие оркестр, вокруг оркестра, сдерживая лошадей, гарцевали амазонки, над ними возвышались два клоуна на ходулях, изображая дирижеров, смешно, абсолютно не в такт размахивали длиннющими рукавами своих балахонов. Степенно выступали «Русские медведи», седая голова Миши и бурая Гоши были величественны, как и положено артистам мирового класса. Группа акробатов то собиралась в колонну, то рассыпалась, и артисты крутили сальто, бегали на руках. Классик в ярком гриме, но не в артистическом, а в обычном костюме, с галстуком-бабочкой жонглировал канотье и тростью, подмигивал бегущим рядом мальчишкам. Следом четверка коней с султанами везла огромную фуру, на которой висело, сидело, стояло на руках и даже плясало несметное число людей, начиная от детей артистов, которые не очень умело, но старательно демонстрировали свое искусство, и заканчивая директором Колесниковым, знаменитым Капитаном, который, восседая на высоких козлах, управлял лошадьми, приветствуя публику.
Артисты и сопровождающий их народ в несколько минут запрудили площадь, закрыв своей массой как милиционеров, так и уголовников, превратив их из охотников в зрителей и участников то ли циркового представления, то ли митинга.
Близнецы оценили тысячную толпу, переглянулись и отошли в сторону от дверей, а на верхнюю ступеньку легко взбежал Капитан, приковылял Сильвер, поднялись Классик, администратор Жуков с Матильдой, соскочили с ходулей клоуны в балахонах.
– Друзья! Товарищи! Господа! Сограждане! – крикнул Капитан, поднимая руку и призывая к вниманию.
Площадь колыхнулась и притихла.
– Сейчас все бастуют! Мы, артисты, как и многие из вас, больше трех месяцев не получаем зарплату! У вас дети, у нас дети и звери! Они ни черта не понимают ни в перестройке, ни в шоковой терапии, они хотят кушать!
Толпа зашумела, одобрительно заворчала. Колесников вновь поднял руку.
– Мы, артисты, понимаем, человека можно лишить последнего куска хлеба, но нельзя лишить зрелищ. Мы бастовать не будем. Здесь, – Капитан указал на дверь гостиницы, – остановился безвестный чиновник, и мы пришли, чтобы лишь спросить у него, на сколько дырок нам еще следует затянуть пояса? Мы пойдем и потолкуем, а желающие могут посмотреть небольшое представление. Классик, твой выход! Музыка, туш!
Колесников, Сильвер, клоуны в балахонах, группа акробатов, еще несколько человек ушли в гостиницу. Оркестр грянул туш. Классик взмахнул тростью, крикнул:
– Красота спасет мир!
Толпа раздалась, и на площадку перед гостиницей вылетели амазонки.
Мальчишки отпихивали капитана Стаднюка все дальше от центральных дверей. Он и не сопротивлялся, понял, что снова проиграл, пятился под напором любопытных, искал взглядом братьев-близнецов, лишь они сохраняли шансы перехватить Гурова и Клыка, милиционеры и уголовники в этой фантасмагории растворились и потеряли всякую инициативу. Но, как Стаднюк ни поднимался на носки, как ни крутил головой, охранников Бунича видно не было.
Гуров и Юдин стояли у окна, смотрели на запруженную людьми площадь, гарцующих амазонок.
