снег.
Отыскивая парикмахерскую, я кружу по лабиринту центральных улочек города. Выбираю шикарный салон, уж коли начала, так нечего жмотничать. Все равно к концу месяца буду на мели. Первая попавшаяся на моем пути парикмахерская совсем не плоха.
Толкаю дверь — она открывается под звон колокольчиков. Останавливаюсь на пороге салона в стиле какого-то там Людовика, чувствую себя слоном в посудной лавке. Я неказиста и бедно одета. Запахи алтея и нашатыря, плавающие в интимной атмосфере этого салона, ударяют мне в нос. Не расчихаться бы! Мне не по себе. Хочу уйти. Поздно. Мной завладевает умело подкрашенная молодая женщина в облегающих белых джинсах.
— Добрый день, мадам, вы хотите, чтобы я назначила вам час приема?
— Да… Вообще… то есть, если можете, я бы предпочла, чтобы вы приняли меня сейчас. Это меня устроило бы. Иначе у меня не будет времени.
— Сейчас? Посмотрим… Да, я думаю, что это возможно. Что бы вы хотели?
— Стрижку и укладку.
Откуда мне знать, чего я хочу, но все уже решено ею. Короткие волосы — а почему бы, собственно, и нет?
— Шанталь, займитесь, пожалуйста, мадам.
Шанталь в розовой блузе совсем молоденькая — наверное, ученица. Она помогает мне, как если бы в этом была нужда, снять куртку, которая будет висеть в раздевалке рядом с норковым манто. На меня надевают местную униформу. Очень широкая блуза, махровое полотенце на шее, и вот я уже готова к операции.
Прежде всего — мытье волос. Откинув голову назад, я отдаюсь в руки Шанталь. Она теребит мои волосы, полные мыла, вода чересчур горяча, затылку больно. Но я молча терплю. Ведь во имя красоты требуется страдать, а мне надо взять огромную фору. Прополоскав мои волосы, Шанталь бросает меня и переходит к мытью другой головы. Я стоически жду над раковиной. Вероятно, меня видно насквозь. Никто мною не занимается. Я смешна с этим полотенцем на голове. Струйка воды просачивается сквозь плотную ткань и стекает по шее между лопаток. Меня охватывает пронизывающий холод.
Через какое-то время та, которая меня приняла и которая, вероятно, является хозяйкой заведения, приглашает меня к туалету. Я усаживаюсь перед зеркальной стеной, отражающей мое лицо, поглупевшее под мокрыми волосами.
С силой растирая мне голову, парикмахерша спрашивает:
— Какую стрижку вы предпочитаете? А-ля Стоун, удлиненную или квадратную?
— Не знаю.
Какой дурехой я ей кажусь.
— Я сделаю вам удлиненную стрижку, потом уложу волосы волнами — это вам очень пойдет.
— Целиком полагаюсь на вас.
Говорю совсем не то, что думаю. Она помахивает ножницами и начинает стричь. Мои волосы рассыпаются по полу. Уф! Посмотрим, что получится. Отдайся на волю случая, Маривон.
Стрижка окончена. Мои еще мокрые волосы прилипли к голове. Не очень-то я авантажна.
Женщину, пришедшую после — вероятно, весьма уважаемую клиентку, — обслуживают быстрее, чем меня, не заставляя ни минуты ждать. Ее голова уже покрыта разноцветными бигуди, которые оттягивают кожу назад. Это ее молодит. Парикмахерша воркует с ней о платьях и о том, как изворачиваются женщины, чтобы помочь мужьям.
Настает и мой черед для укладки.
— Я бы хотела, чтобы это выглядело естественно.
— Не беспокойтесь, дамочка, не будет ничего экстравагантного. Я уже вижу, какой стиль вам подойдет.
Ей везет: я лично ничего не вижу.
Толкая перед собой тележку, наполненную бигуди, защипками и зажимами, к хозяйке приближается Шанталь. Парикмахерша сухо командует:
— Валик. Нет, не этот, большой. Защипку. Зажим. Средний валик. Я сказала — средний! — Потом очень любезно она обращается ко мне — клиентке, пациентке: — Вот увидите, будет отлично.
Она вьется вокруг моей головы, усеивая свой путь бигуди. Ручку гребенки зажала в зубах, тут поправляет прядь, там наклонится, чтобы укрепить валик, поднимается на цыпочки, руки у нее так и летают. Она протискивается, расставив ноги, между мной и туалетом. Ее обтянутый штанами живот оказывается на уровне моего лица. У меня возникает желание просунуть руку между ее ляжками — посмотрим, что будет. Я удерживаюсь. Она обходит меня вокруг и кончает свою акробатическую работу.
— Зажим, Шанталь, скорее. Сетку.
Она обертывает все сооружение розовой нейлоновой сеткой, выщипывает маленькие чувствительные волоски, оставшиеся у самой шеи, и посылает меня сушиться.
— Для дамы полчаса, Шанталь!
— Да, мадам.
Отрегулировав температуру, Шанталь включает аппарат и сажает меня под каску сушилки.
Я отрезана от мира шумом и жарищей, охватившими мою голову. Чувствую, как мои прекрасные уши начинают пылать. Вся извиваясь, хозяйка спрашивает меня знаками, все ли в порядке. Я умудряюсь утвердительно кивнуть головой, несмотря на то что бигуди цепляются за каску. Я поджариваюсь, но все отлично.
Не буду сидеть, сложив руки на коленях, как наказанная пансионерка. Возле меня на низеньком столике множество газет и женских журналов. Я могу найти в них драгоценные советы, как становиться день ото дня краше, моложе и элегантнее. В общем-то, если не все женщины фотогеничны, так это лишь оттого, что они этого не хотят. Виновны в небрежении собой, а это — невежливо по отношению к обществу. Уродливые, спрячьтесь или употребляйте крем «Машен-Шоз», № 6. Все возможно: завить волосы, развить, покрасить, перекрасить самые ужасные патлы. Можно придать носу форму птичьего клюва или картофелины, подбородок сделать галошей или вовсе убрать его. Груди можно подтянуть. Применяйте средства против воспаления кожи, против жировых отложений, против расширения вен, против синяков, против красных пятен на лице, против рубцов на коже, против тумана. Станьте предметом мечты. Изгоните ваше неблаговидное естество и купите модное. Иначе — провал, отсутствие любви.
Предпочитаю читать газету «Уэст-Франс». Отыскиваю сегодняшний номер и читаю местную страничку. Замираю перед заманчивым заголовком:
ОНА ВСЕ ЕЩЕ В БЕГАХ!
Под заголовком читаю:
ЧУДОВИЩНОЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ МАРИВОН Т.
А дальше — заметка, от которой у меня леденеет сердце.
Наш специальный корреспондент отправился на место происшествия, чтобы уточнить, если не понять, последовательность событий, которые привели, по-видимому, умственно неполноценную Маривон Т. к столь омерзительному поступку.
С большим трудом наш специальный корреспондент получил сведения от потрясенного мужа и интервьюировал людей из окружения Маривон Т.
Мы помещаем здесь репортаж об этой плачевной истории, который, несомненно, заинтересует наших читателей.
— Мсье Т., могли бы вы предвидеть что-нибудь подобное, исходя из повседневного поведения вашей жены?
— Нет, я ничего не могу понять, у нас было все для счастья. Она держалась за свой очаг и привычки. Я потрясен. Даю слово, ничего не понимаю.
— Мсье Т., вы возмущены поведением вашей жены?
