что
считаю нужным.
Давайте смотреть в глаза фактам. Я занимаю в мире определенное положение; живой или мертвый, я должен за него отвечать. Человек на моем месте не может говорить
вещи,
которые
не соответствуют истине.
Требования
революционеров
выглядят разумными.
Моя свобода в обмен на семерых террористов, которые находятся под судом.
Они должны быть освобождены и помещены в безопасное убежище.
Инструкции последуют в дальнейшем.
Говорит Клиффорд Фэрли».
Саттеруэйт сказал:
- Это похоже на работу профессионала?
Лайм покачал головой, а Эймс ответил:
- Скорее талантливого любителя. Звучит довольно естественно, но впечатление такое, что вся работа велась путем многократной перезаписи на двух портативных стереомагнитофонах. Слышен сильный шум пленки, какой бывает, когда на одно и то же место перезаписывают несколько раз. На склейках должен быть специфический звук, они затерли его чистыми кусками, это тоже видно. В общем, нельзя сказать, что работа проводилась в хорошо оборудованной студии.
У Саттеруэйта был такой вид, словно он проглотил какую #8209;то гадость.
- Он знал, что его записывают. По крайней мере, какую #8209;то часть. Я хочу сказать, что человек не станет произносить: «Говорит Клиффорд Фэрли», если перед ним не держат микрофон. Ему следовало вести себя осторожнее.
- С пистолетом, приставленным к виску?
Лайм зажал в зубах сигарету, откинул крышку зажигалки и чиркнул колесиком по кремнию. Вверх ударила высокая струя огня.
Принтер продолжал выдавливать длинную ленту с распечаткой, которая змеилась и скручивалась на полу, как волосы Медузы. Саттертуэйт сказал:
- Для их пропагандистов это просто клад.
В общем они зря теряли время. Локализация источника радиосигнала сузила зону поиска до сравнительно небольшого средиземноморского района на побережье к северу от Барселоны, и международные силы уже прочесывали местность. Оставалось только ждать, каким будет результат.
В лодке сильно пахло рыбой. Фэрли лежал в тесной каюте со связанными руками и ногами и смотрел на бесстрастное лицо Абдула, чувствуя себя беспомощной игрушкой морской качки. Вероятно, они находились где #8209;то в Средиземном море. В голове стояла тупая боль - остаточное действие лекарственного препарата, который они вкололи ему прошлой ночью.
- Давай поговорим, Абдул.
- Нет.
- Жаль. Ты мог бы услышать что #8209;нибудь полезное для себя.
- Только не надо говорить мне, что у нас ничего не выйдет.
- Ну почему же. Может быть, что #8209;нибудь и выйдет. Только вы не сможете жить с этим дальше.
На лице Абдула появилось отвращение.
- Кончай это, парень.
- Ты знаешь, что они с вами сделают, когда поймают.
- Они нас не поймают. Они слишком глупы. А теперь немного помолчи.
Фэрли снова вытянулся на койке. Она была очень узкой, деревянные края врезались в локти, и их некуда было передвинуть. Он повернулся так, чтобы хотя бы один локоть висел в воздухе.
Память о прошлой ночи с трудом склеивалась из разрозненных кусков. Какое #8209;то время он был без сознания, погруженный в кому; потом стал медленно выходить из забытья, чувствуя себя при этом как пьяный. Он все еще лежал в закрытом гробу и мягко покачивался на волнах в открытом море. Дальше последовательность событий становилась расплывчатой: он не помнил, как гроб вытащили из лодки; очнулся, когда уже отвинчивали крышку, и происходило это на суше, хотя чувствовался сильный запах моря. Стояла темная ночь, небо скрывали облака, холодный ветер гнал над песком клочья тумана. Сухие водоросли обвились вокруг его ноги. Кто #8209;то - возможно, это был Селим - сказал, что лодку надо затащить подальше на берег, иначе ее унесет приливом. Быстрое движение, тени, мечущиеся в темноте; чей #8209;то стон, глухой удар тела, падающего на песок. Голос Селима: «Абдул, воткни в него свой нож. Крепче». Черное застывшее лицо, почти не различимое при тусклом свете. Челюсти больше не пережевывают резинку. «Давай, Абдул. Это приказ». Абдул медленно двигается и исчезает в темноте. Раздается специфический звук - нож протыкает плоть и кости.
«Леди, теперь вы».
«Но я…»
«Вперед». - Очень мягкий голос.
Вспоминая об этом теперь, Фэрли догадался, что тогда произошло: похоже, Селим столкнулся с какими #8209;то разногласиями в своей группе и добился нужной солидарности, принудив каждого из них к участию в зверском убийстве. Фэрли знал идеологию их Мао: жестокость - это инструмент политики.
Ночное происшествие лишало его последних сомнений в том, что он имеет дело с совершенно безжалостными людьми. Они убьют его тогда, когда сочтут нужным. Сейчас или позже, это только вопрос времени.
Потом они потащили его куда #8209;то в дюны: Селим, Абдул, девушка и четвертый, имени которого он не слышал. Он не знал, кого они убили на берегу, и не понимал почему.
В дюнах их ждал грузовик - старый заржавленный фургон, в котором сидел Ахмед, человек, говоривший по #8209;английски с испанским акцентом. В фургоне они накрыли его одеялом и сделали еще один укол, после чего он снова отключился.
Полной уверенности у него не было, но, кажется, в эту ночь они несколько раз переходили с берега на сушу.
Теперь он лежал в маленькой каюте и смотрел на невозмутимое лицо Абдула, медленно качаясь на морских волнах и думая о том, видит ли все это Бог.
В номере бостонской гостиницы, за окном которого падали снежные хлопья, трое мужчин работали над революцией. Каванах и молодой Харрисон занимались оружием, а Рауль Рива склонился над большой картой Вашингтона с фломастером в одной руке и адресной книгой в другой.
Они уже дважды нанесли удар властям, и можно было ожидать, что теперь истеблишмент будет держаться настороже, сильно ограничив их возможности. Однако американцы проявляли невероятную и самоубийственную некомпетентность: у них не было долгосрочных планов на случай продолжительной борьбы, и всю свою энергию они тратили на то, чтобы ответить на последнюю атаку, вместо того, чтобы всерьез готовиться к следующей.
Их Капитолий был взорван. Теперь его окружили вооруженной охраной, под присмотром которой рабочие разбирали внутренние завалы и готовились к реконструкции. Федеральные здания везде и всюду были оснащены дополнительными караулами и контрольными постами. Залы заседаний обеих палат, временно перенесенные в Арсенал, охраняли целые взводы солдат. Правительство имело глупость оцепить военными и полицейскими каждое государственное учреждение в крупных городах, начиная с почты и
