Как будто захвативши впопыхах,Мы довезли с собою до СурамаМорозный хруст, не тающий упрямоВ серебряных от инея стихах.А грохотом лавин еще полна,Вдоль полотна шумела Чхеримела,И персиковым цветом неумелоШвырялась в окна буйная весна.Давно со счета сбившийся апрель,Отбросив прочь кадастр тысячеглавый,Лиловой и сиреневою лавойЗапруживал в горах любую щель.Осатанев на солнце, каждый кустХоть на лету прильнуть старался к раме,Чтоб растопить рожденный за горамиНе тающий у нас морозный хруст,Как будто, в самом деле, впопыхахМы только по ошибке захватилиМанглисский ветер, вихри снежной пыли,И так легко менять весь лад в стихах!
Каждый день клубок Ариадны,Зная свой маршрут назубок,Нас приводит в духан прохладный,В наш излюбленный погребок.Человек саженного роста,Потерявший имя давно,Посетителям после тостаПодливает опять вино.Все мы пьем, приложившись к рогу,Чудодейственный эликсир,Превращающий понемногуВ пир Платона наш скромный пир.Мы не пьянство, однако, славим:Предводимые тамадой,Мы скорее стаканы отставимИль смешаем вино с водой,Чем забудем о том, что рядом,Только выйти к подножью гор,Отрезвляет единым взглядомПолновесная жизнь в упор.Не о ней ли впрямь, не о ней ли,Может быть, только ею пьян,Славословий своих коктейлиПреподносит нам Тициан?Он встает — замолкает тари,Он погладит под челкой лоб —В стойком чувствуешь перегаре,Вдохновение, твой озноб.Он нанизывает без связиПроисшествия, имена, —Почему же в его рассказеОживает моя страна?Это — голос самих ущелий,Где за пазухой нет ножа:«Руку Пушкину, Руставели!Руку Лермонтову, Важа!»Это — голос многоязычья,От которого мы пьяны,Преисполненные величьяНебывалой еще страны.
