Поэзия вогонов, безусловно, является третьей самой ужасной вещью этого рода во Вселенной.
Вторая по ужасности - поэзия азаготов с Крии. Во время чтения тамошним Магистром Поэзии Грунтосом Газоносным своей поэмы 'Ода маленькому комочку зеленых соплей, который я нашел под своим креслом одним весенним утром' четверо слушателей умерли от кровоизлияния, а президент Средне- Галактического Совета по Кремированию Искусств спасся тем, что отгрыз себе одну из ног. Говорится, что Грунтос был разочарован приемом его поэмы и собирался уже начать чтение своего двенадцатитомного эпоса, озаглавленного 'Мои любимые пуки в ванной', когда одна из его важнейших внутренностей в отчаянной попытке спасти жизнь и цивилизацию проскочила через его шею и разнесла его мозг.
Самая ужасная поэзия во Вселенной сгинула вместе со своим автором Паулой Нэнси Миллстоун Дженнингс из Гринбриджа, Эссекс, Англия, при сносе планеты Земля.
Простатик Вогон Джельц очень медленно улыбнулся. Сделал он это не столько ради эффекта, сколько для того, чтобы вспомнить последовательность сокращений мышц. Он только что устроил крайне душеспасительный разнос своим пленникам и теперь чувствовал себя лучше и был готов к небольшому развлечению.
Пленники сидели в Креслах Наслаждения Поэзией - прихваченные ремнями. Вогоны не питали иллюзий по поводу того, как обычно воспринимают их поэтические труды. Поначалу их сочинительские потуги были частью настойчивых требований принимать их как вполне развитую и культурную расу, но теперь единственная причина того, что вогоны продолжали эти занятия, заключалась в их кровожадности.
По лбу Форда Префекта заструился пот, обтекая электроды, прикрепленные к его вискам. Эти электроды тянулись от целой батареи электронных приборов усилителей воображения, модуляторов рифм, стабилизаторов аллитераций и отсекателей параллелизмов - которые все были настроены на самое глубокое ознакомление с поэмой, дабы ни один нюанс мысли автора не ускользнул от слушателя.
Артур Дент сидел и дрожал. Он не имел представления, что происходит, но знал, что в последнее время ему не нравилось все, что происходит с ним, и не похоже было, что что-то переменилось к лучшему.
Вогон начал читать. Он начал читать самый отвратительный отрывок своего сочинения.
– О, секноватый вурлапюк!... - начал он. Судороги сотрясли Форда -это было еще хуже, чем то, к чему он готовил себя. - Твои соченья мне милы, / Как бляпистые плюквинки распупленной пчелы.
– А-а-а-а! - зарычал Форд Префект, бешено вертя головой, которую пронизывали иглы мучений. Форд едва различал Артура, распластанного в соседнем кресле. Он стиснул зубы.
– Но ты еще пришрякнешь, - продолжал безжалостный вогон, - мой брюклый слюзоплыз. - Он возвысил свой голос до жуткой бесстрастно торжественной ноты. - И хлупко берданешь мне преклявыми зозювками, / Не то я на мелкие цупцики разнесу тебя своими грызлохаплами, не сойти мне с этого места!
– Ы-ы-ы! - взвыл Форд Префект и дернулся в последний раз - усиленная электроникой последняя строчка со всей силы вонзилась ему меж висков. Форд обмяк.
Артур лежал спокойно.
– А теперь, земляшки, - промурлыкал вогон (он не знал, что Форд Префект на самом деле был с небольшой планеты в окрестностях Бетельгейзе, а если бы и знал, то не придал бы этому значения), - я дарю вам очень простой выбор! Либо умереть во внешнем вакууме, либо... - вогон сделал драматическую паузу, - либо рассказать мне, как вам понравилось мое стихотворение!
И вогон откинулся в своем большом кресле в форме летучей мыши, наблюдая за своими пленниками. Он снова изобразил улыбку.
Форд тяжело хватал ртом воздух. Он поворочал онемевшим языком в пересохшем рту и издал жалобный стон.
Артур спокойно сказал:
– Что ж. В сущности, оно мне понравилось.
Форд повернулся к нему с открытым ртом. Такого подхода он еще ни разу не встречал.
Вогон удивленно поднял бровь, которая неплохо прикрывала его нос, а потому была сама по себе вещью нелишней.
– Вот как! - выдохнул он, заметно изумленный.
– Ну да, - продолжал Артур. - На мой взгляд, некоторые детали метафизического образного строя были особенно эффектны.
Форд не сводил с него глаз, медленно пытаясь уложить эту совершенно небывалую идею в голове. Неужели перед ними открывается какая-то возможность вырваться из создавшегося положения?
– Так, продолжай, - попросил вогон.
– Ну... а также... э-э... интересные ритмические ходы, - продолжил Артур, - которые, как мне показалось, обыгрывают... э-э-э... - Артур застрял.
Форд бросился ему на помощь, выпалив:
– Обыгрывают сюрреализм имманентной метафоры... э-э-э... - он тоже застрял, но Артур уже снова был наготове:
– Человечности...
– Вогонности! - прошипел ему Форд.
– О да! Вогонности, прошу прощения, сострадающей души поэта, - Артур почувствовал, что садится на своего конька, - которая прорывается через медиум противоречивости семантической структуры с тем, чтобы сублимировать ее, трансцендировать и разрешить фундаментальные дихотомии Другого, - Артур торжествующе возвысил голос, - и слушатель испытывает глубокое и живое прозрение о... о... э-э... - тут он неожиданно сломался. Форд метнулся выручить его:
– Во все, о чем, собственно, и было стихотворение! - воскликнул он. В сторону он тихо проговорил, - Молодец, Артур, это было классно!
Вогон оглядел их долгим взглядом. На мгновение его мрачная душа была тронута, но он решил: нет. Слишком мало и слишком поздно. Голос его стал похож на кота, точащего когти об синтетическую обивку дивана.
– То есть, вы утверждаете, что я пишу стихи потому, что под маской моей гнусной, подлой, бессердечной личности моя подлинная сущность просто хочет быть любимой? - сказал он. - Я правильно понял?
Форд натянуто улыбнулся:
– Да, именно так, - сказал он. - Ведь в сущности глубоко внутри все мы... ну, вы понимаете...
Вогон поднялся с кресла.
– Так вот, нет! Вы жестоко ошибаетесь, - сказал он. - Я пишу стихи только для того, чтобы потешить свою гнусную бессердечную личность. Я все равно выброшу вас с корабля. Часовой! Отвести пленников в шлюз номер три и выкинуть наружу!
– Как? - вскричал Форд.
Огромный молодой вогон-охранник вошел и вытащил их из кресел своими большими прыщавыми лапищами
– Вы не имеете права выбросить нас в космос! - кричал Форд. - Мы пишем книгу! Неприкосновенность прессы!..
– Сопротивление бесполезно, - рыкнул на них вогон-охранник. Это была первая фраза, которую он выучил, попав в Вогонские Патрульные Части.
Капитан проследил за ними довольным взглядом и отвернулся.
Артур со всех сил повернулся к нему.
– Я не хочу умирать! - закричал он. - У меня голова болит! Я не хочу попасть на небо с головной болью, я буду нервничать и не смогу насладиться раем!
Охранник плотно обхватил их обоих за шеи и, почтительно поклонившись спине капитана, вытащил, несмотря на сопротивление, Артура и Форда с мостика. Стальная дверь закрылась, и капитан снова остался наедине с самим собой. Он задумчиво полистал свою книжечку со стихами, бормоча себе под нос:
– Надо же... обыгрывают сюрреализм имманентной метафоры...
На минуту вогон задумался, а потом захлопнул книжку с мрачной ухмылкой.
