— она не была заперта. Степан ступил через порог. Аня стояла, взявшись рукой за стойку вешалки.
— Степа… — шепнула она и пошатнулась; ее рука медленно скользила вниз по деревянной полированной стойке вешалки.
Он обнял и удержал Аню, готовую опуститься на пол; целовал ее руки, повторял:
— Аня, Аня!
Она смотрела на него так настойчиво, будто хотела втянуть в себя, завладеть им сразу и до конца с жадностью человека, нашедшего то, что уже отчаялся найти. Потом порывисто, сильно обняла его и стала целовать.
— Это ты, это ты! — говорила она, плача и улыбаясь. — Наконец это ты! — Отстранившись немного, она вгляделась в его лицо, сказала: — Как похудел, осунулся!.. Ты болел, ты был в опасности? Доктора боялись за твою жизнь. Мне все написал Перегудов.
— Доктора? Какие доктора? — удивился он и тут же забыл об этом. — Ты здесь, ты вернулась…
И он понял, впервые понял, что сумасшедшая надежда действительно сбылась, что Аня обнимает и целует и что ее слезы смочили его щеки.
— Ты много пережил, — говорила она, гладя его руки и плечи. — Ты, бедный мой, был несчастен, как я… Нет, несчастнее меня… Как я плакала, когда узнала, что ты потерял маму!.. Она была такая хорошая, светлая… И так защищала тебя, милая… А я обидела ее и никогда, никогда не прощу себе…
— Она хотела, чтобы мы помирились и жили возле нее…
— А я… я потеряла отца.
— Он умер?
— Нет, но все равно я потеряла его. Я потом расскажу тебе… Неужели мы все время будем стоять здесь? Идем в комнату. Запри дверь, накинь цепочку. Я все боюсь, что войдут.
— Разве ты ждешь кого-нибудь?
— Дворника… Я послала его купить поесть.
В столовой вся обстановка осталась на месте, но шторы, портьеры и ковры исчезли; комната казалась враждебно пустынной и нелюдимой. На полу стоял чемодан, на стуле лежала шляпка Ани, раскрытый несессер, со стола свисало полотенце, придержанное металлической мыльницей.
— Когда ты приехала?
— С утренним поездом, часа два назад… Не знаю… У меня нет часов.
— Ты уже видела Перегудова?
— Да… Когда ехала с вокзала в трамвае. Он увидел меня первый и закричал «ура» на всю улицу, потом тащил мой чемодан до самого дома… Он обещал привести тебя в пятом часу. Я хотела сразу позвонить тебе, но наш телефон почему-то не работает. — Она прислушалась: — Да скоро ли придет Трофимыч! Я такая голодная!
— Идем в ресторан.
— Нет, нет, я позавтракаю здесь.
Теперь они заговорили о пустяках, о которых можно было бы и не говорить, но им нужно было слышать свои голоса, им нужно было видеть, как двигаются губы, как улыбаются глаза.
— Так что же с твоим отцом? Почему ты говоришь, что ты его потеряла?
— Мы рассорились. И, кроме того, он женится.
— Ты шутишь!
— Нисколько. Его невеста — пожилая богатая женщина, вдова. Терпеть ее не могу! Желаю ему счастья… — Она вдруг воскликнула: — Глупая, сумасшедшая, да почему же я не приехала раньше? — И, обняв его, прижавшись головой к его груди, затихла.
— Что же ты замолчала? — спросил он.
— И ты молчи, — шепнула она. — Все странно, удивительно… — Она подняла голову, спросила, как проснувшийся человек: — Почему мы здесь? Я ехала не сюда…
— Пойдем!.. Пойдем ко мне!
Она покраснела и проговорила, глубоко глядя ему в глаза:
— Нельзя… Там Маруся. Не хочу…
— Ее нет. Она живет в Слободке.
— Тогда пойдем… — Она покраснела еще сильнее. — Ну да, к тебе! Мне больше некуда идти. — Она спросила, не отрываясь от него: — Ты действительно послал мне письма? Об этом писал мне Одуванчик. А я не получила ни одного. Как я тосковала, чего не передумала!
Степан вынул из кармана два письма и протянул ей. Аня, сдвинув брови, рассмотрела их, ее лицо омрачилось.
— Как ему не стыдно!.. Такая гадость! — проговорила она с отвращением. — Он воспользовался тем, что почта приходила утром, когда я была на курсах стенографии.
— Последнее письмо я написал тебе вчера. Вот оно. Видишь, я рву его. Я просил у тебя совета, как забыть любимую. Потому что ты — так я думал, понимаешь? — забыла меня.
— Глупый, глупый, глупый! — сказала она. — Милый Одуванчик! Как я ему благодарна за письмо! Я покажу тебе эту поэму, только не сейчас… вообще не скоро. Ты будешь смеяться, а я не хочу, чтобы ты смеялся над ним… Люся принесла мне письмо поздно вечером, когда уже разошлись наши гости. Я прочитала, ревела всю ночь… А утром побежала к часовщику, продала мои золотые часики, вернулась, бросила в чемодан одно платье… ну, самое необходимое… Поехала на вокзал, купила билет, и в кармане остался гривенник!.. Одолжила немного денег у дворника, представь себе! Послала его за едой, а он все не идет! Ужасная развалина наш Трофимыч, еле двигается… Знаешь, теперь у меня нет ничего и никого, кроме тебя. Придется жить на твои средства, пока не изучу стенографию… Не бойся, я научусь быстро. Я способная и упрямая, если возьмусь за что-нибудь по-настоящему… Ты знаешь, как стенографически пишется твое имя? Вот посмотри.
Она взяла у Степана карандаш, коснулась ладони кончиком языка и написала на ней какую-то закорючку.
— Это ты. Очень смешно, правда?
И крепко прижала ладонь с этим значком к своему сердцу.
Гудок завода наполнил комнату.
— Четыре часа! — Степан вспомнил: — Одуванчик ждет меня у книжного магазина и ругается.
— Да, ждет… Вы должны прийти к нам. Добрый гений!
— Жаль обижать его. Впрочем, он простит. Я ему бесконечно благодарен. На всю жизнь благодарен!
Старик дворник принес покупки.
— Сейчас я упаду в обморок, если не поем, — прошептала Аня, в то время как Степан разворачивал пакеты. — Не надо резать колбасу. Вовсе не надо! Просто отломи. Побольше!.. Дай хлеб. Какой мягкий, какой пахучий… Нет, зачем ты его режешь? Так вкуснее. — И, ломая хлеб, стала есть жадно, вздыхая от счастья, улыбаясь Степану. — Ты смотришь на меня, как на чудовище? Попробовал бы ты голодать столько времени, когда твои спутники в вагоне только и делают, что жуют, жуют…
Из аптеки, находившейся неподалеку от пристани, Степан позвонил в редакцию.
— Что за безобразие! — прокричал поэт. — Ты еще дома? Почему ты не отвечал на мои звонки?
— Заснул чего-то, еле проснулся…
— Опустившийся, обомшевший тип! По сравнению с тобой Обломов, Манилов — сгустки бешеной энергии. Немедленно иди к книжному магазину! Я торчал возле него полтора часа. Беги!
— Никуда не пойду… Не хочется что-то.
— А я тебе говорю: лети со скоростью ветра!
— Зачем? Бродить по улицам?
— Ну да!
— Бродить по улицам со скоростью ветра? Отказываюсь!
— Слушай, ты, ты!.. — задохнулся от возмущения добрый гений. — Не задавай вопросов и подчиняйся мне беспрекословно!
— Нет, Перегудов, я поднял флаг восстания. Сделай все, что я тебе прикажу. Купи бутылки три хорошего вина, винограда, сыра, хлеба. Да не забудь пирожных — побольше пирожных с заварным
