вытаращил я глаза от удивления.
Девчонка стояла рядом и улыбалась, смущенно теребя свои косички.
— Но откуда же ты?! Пятница...
— А я и не умирала! — усмехнулась Прасковья.
— Но кто же... кто же там?! — я махнул рукой в сторону гроба.
— А это все твои грехи и дурные привычки! Они такие желанные и сладкие, но ты уже простился с ними... Пускай они уходят навсегда! У тебя теперь начинается новая жизнь! Как и у меня... Пойдем отсюда. Нас ведь ждут дома! — и она протянула мне свою руку.
Я осторожно взял ее за ладонь, а Пашка вдруг быстро поднесла мои пальцы к своим губам и поцеловала два раза:
— Спасибо тебе, Жорка, ты снова спас меня!..
Пробуждаясь от такого странного сна, я, однако, реально почувствовал, что кто-то действительно целует мою руку в тыльную сторону ладони, в предплечье, в голое плечо! Я дернулся и, открыв глаза, обнаружил себя лежащим на левом боку в траве у подножия могучей сосны. Уже было совсем светло. Весело щебетали птахи. Мягкий ветерок шевелил былинки... Наступало на редкость теплое и спокойное утро. Кто-то стоял у меня за спиной или, скорее всего, сидел на корточках, так как я чувствовал его горячее дыхание на своей щеке, на ухе, волосах... Рука, покрытая нежными поцелуями, еще отдавала свежестью от прикосновения чьих-то влажных губ.
— Паша... — прошептал я.
Мне никто не ответил. И тут я спохватился: «О, Господи! Пашка! Ведь уже утро!» От этой мысли я вздрогнул, но подняться так и не решился. Моя дрожь, видимо, спугнула того, кто был рядом. Неизвестный встал и отошел. Я услышал, как сильно щелкнула сломанная его шагами ветка. Какой-то холодок пробежал по моей спине. И тогда я лег на живот, а затем резко перекатился на правый бок. И тут я увидел его — странного незнакомца, потревожившего мой сон. Это был довольно крупный лосенок. Он выглядел таким несуразным: длинные ноги, неуверенная походка, большие уши и огромные любопытные глаза. Я встал на колени и протянул ему руку:
— Привет! — тихо сказал я.
Лосенок повел ушами и подошел ко мне. Осторожно дотронулся губами до пальцев. Я попытался погладить его по носу, но тут вдали что-то зашелестело, и лесной гость резко отпрянул. А потом и вовсе побежал прочь. Я встал на ноги и увидел вышедшую из зарослей лосиху. Она с каким-то недоверием взглянула на меня и несколько раз махнула головой сверху вниз, будто здороваясь. И я, поддаваясь этому странному приветствию, тоже махнул головой и почему-то даже сказал: «Здрасьте!» Лосенок подбежал к своей могучей мамке. Они мило поцеловались и, уже не обращая на меня никакого внимания, не спеша двинулись по лесу. А у меня в мозгу вновь промелькнула обжигающая мысль: «Пашка, там же Пашка... уже ведь утро...» И я кинулся к заимке. Однако последние метры дались мне с большим трудом. Ноги отказывались слушаться и предательски дрожали. Трясло все тело. Избушка встретила меня гробовым молчанием. Серая, покосившаяся, как-то враз ставшая такой печальной и старой заимка превратилась как бы в темную гробницу для прекрасной лесной нимфы. Я подошел к крылечку в две ступеньки и замер. Там, за тонкой, покрытой мхом стенкой была моя Пашка... Вернее, только ее тело, измученное тяжелой и такой быстрой болезнью... А душа ее, прекрасная светлая душа, давно уже была высоко, в недосягаемой для нас вышине, именуемой Царствием Божиим. А значит, я остался здесь совершенно один... Видеть мертвую Пашку я не хотел ни за что на свете! Пусть она останется в моей памяти всегда такой живой, такой красивой, такой доброй и нежной, какой я познал ее за эти дни нашего незапланированного путешествия, где столько дней были только мы и тайга да еще наши невидимые небесные покровители... Такой дикий холод пронзил все мое существо, что все ледяные залы внутри горы не шли ни в какое сравнение.
Я застонал и сел у двери. Нет, я не смогу войти туда. И не пойду... Пусть Пашка будет для меня всегда живой! Ведь она сейчас сидит где-нибудь на легком белом облачке и, видя меня здесь, как крошечную былинку Мироздания, весело посмеивается, ибо ее уже больше никто и ничто не сможет обидеть, унизить, заставить страдать... Счастливая! Я невольно взглянул на небо. По бархатной синеве спокойно плыли четыре нежных облачка... Солнце уже вот-вот должно было подняться над деревьями. Его лучи струились по лесу, покрывая позолотой замшелые стволы сосен. Какое чудное утро! Как хочется жить и радоваться, и как же больно и холодно у меня в груди... Все стало сразу ненужным, серым, чужим... Я больше не хочу ничего делать, не собираюсь идти расчищать поляну для вертолета, не желаю разводить костер-маяк... Я просто сидел и неизвестно чего ждал. Я никак не мог смириться с дикой мыслью, что я один, что Паша уже никогда не появится рядом и что я никогда (представляете, никогда!) не услышу ее голоса, смеха, не увижу ее всепроникающего взгляда, не дотронусь до шелка ее озорных косичек.
— Пашка-Пашка... девочка Прасковья... Как же так все получилось... почему произошел такой жуткий финал в нашем походе... Нет же! Нет! Ты — жива! Я не отдам тебя никому, моя Пятница! — Я вскочил и бросился к двери.
Но, дотронувшись до ручки, снова сник. Мертвая тишина внутри избушки говорила о страшном. Я вновь
