кашу?! Рыбки бы лучше съела, — предложил я. — Погоди, я тебя сейчас чаем попою! У меня еще и варенье осталось, малиновое! Подогрею вот малость... А то ведь кашка-то у меня получилась такая, какую, наверно, твоя бабушка варила для хрюшки... — суетился я, пытаясь развести огонь в буржуйке.
— Ну что ты! Вкусно! — возмутилась Пашка на полном серьезе.
А я уже чистил для нее рыбку, клал сухарики, подставлял котелок с вареньем... Растопив печь по-быстрому одними смольняками да старыми журналами, я водрузил на нее чайник.
— Жор, а мне, знаешь, сон какой приснился! Будто меня окружали злые псы, ну, прямо, как там, в поселке... Только они были крупнее, и все черные с горящими глазами! Я так испугалась, думая, что они сейчас разорвут меня на части, и стала молиться. Псы грозно рычали и лаяли, медленно надвигаясь на меня со всех сторон. Какие у них были жуткие клыкастые пасти! Ужас! Но тут появился ты с горящей палкой в руках и стал их отгонять. Собаки долго сопротивлялись, кидались на тебя, визжали, выли, ревели, но ты не сдавался, затрачивая на поединок все свои силы. И в конце концов, ты прогнал их всех! Потом разжег огромный костер. Поднялось такое пламя! Вокруг стало так светло и жарко, что я быстро согрелась и успокоилась, и мне стало гораздо лучше...
— Нет, Паш, это тебя Господь спас, и все святые помогли!
— Да, конечно! — согласилась Прасковья, принимая от меня кружку с горячим чаем. — Но ведь и ты тоже постарался, правда?
Я неопределенно повел плечами:
— Да что я могу? Не знаю...
— Спасибо тебе, Жор, ты боролся за меня до последнего! Как и в той реке... Ты — настоящий Победоносец! Отстоял свою Пятницу в битве со страшным драконом — болезнью...
— Правда?! — спросил я, краснея, и почувствовал, как сладостно забилось мое сердце: ведь еще никто не награждал меня таким званием!
Поев, Пашка снова закашлялась и, почувствовав сильную слабость и головокружение, приняла последние таблетки и прилегла на лежанку. Я укутал ее и сказал:
— Ты отдохни пока, а я схожу разведу костер на поляне. Кажется, спасатели уже возобновили свои полеты. Теперь-то уж они нас враз заметят! Хватит нам таскаться по этой тайге, пора и закругляться, точно?
— Угу! — согласно кивнула головой девчонка и устало заулыбалась. — Только ты, Жор, недолго, хорошо? А то мне одной скучно и, знаешь, постоянно кажется, что кто-то ходит под окнами.
— Это лосенок, наверно, был! Ты ничего не бойся! Я его видел рано утром. Такой смешной... Не скучай, я мигом! — и я, прихватив топор, двинулся к двери.
— Жор! — вдруг снова окликнула девчонка, когда я уже выходил за порог. — А чего ты так кричал утром? Меня звал...
— Я боялся, что ты умрешь... — сказал я тихо.
Прасковья грустно улыбнулась:
— Не бойся, не умру! Как я тебя брошу, нам ведь теперь нельзя по одному, пропадем...
— Да, мы должны быть вместе! Так что ты уж постарайся, больше не умирай! — тоже печально пошутил я.
— Буду стараться, мой Робинзон!
Примерно за полчаса я соорудил такую пирамиду из валежника, что если ее запалить, то наверняка дым заметили бы даже собаки в заброшенном поселке, а то и пассажиры парома! Разводить огонь я пока не стал, решив дождаться момента, когда на небе появится какое-нибудь транспортное средство, а то прогорит все даром — потом опять сооружай...
День разгорался ясный, солнечный, жаркий. Август шел своим чередом, а я уже и не сразу вспомнил, какое же сегодня число. Устав от работы, я отошел к небольшому лесному озерцу, уже изрядно заросшему кугой да осокой. Решив немного освежиться, я скинул майку и вошел по колено в воду. Со дна поднялась красноватая муть. Я постоял с минуту, ожидая, когда ил уляжется обратно на свое место, и только тогда стал плескаться. Выйдя на берег, закашлялся и почувствовал, как по спине пробежал какой-то нездоровый холодок.
«Эх, как бы мне и самому
