– Это я. Да. Вышел. Пусть Косой проследит. Нет, вряд ли он стучит кому-то из ментовки. Но кто-то под нас явно усиленно роет, ага. Вот заодно и узнаем. Проведем, так сказать, следствие.
А про себя о Кишке так подумал: зажился ты, стукачок, похоже. Но ничего, это дело поправимое.
И на кладбище, в самом бедном социальном уголке, скоро появится долгожданная могилка бывшего вора Юрия Старикова. А это хорошо...
Морг Первой градской – отдельный корпус в глубине территории, старое здание в два этажа с подвалом. Двое мужчин умерли в больнице только что, рано утром. Если души усопших расстаются с телом не сразу, то этим двум, что незримо витали теперь под высоким, в грязно-синих и рыжих пятнах потолком, увиделись два выщербленных мраморных стола (древних, еще со времен основателя больницы русского хирурга Спасо- Кукоцкого), а у столов – трое мужчин.
Санитары морга были лохматы, в грязных спортивных штанах, в бесформенных сланцах на босу ногу, несмотря на холод. Двое старших – без возраста, в клеенчатых фартуках, какие видывали прежде на мясниках в гастрономах. Третий – их племянник. Все трое умеренно пьяны.
Труп кавказца, лимонно-желтый, скрюченный, лежит на мраморе Спасо-Кукоцкого.
– Этому куда, дядя Коль, черному-то? В рай или в ад?
– Не знаю. Мусульманин он. Да и то его уже Живодернов вроде бы к себе берет. – Николай так обзывает судмедэксперта по фамилии Живейнов.
– Ладно, а дедуньку куда?
– В рай, может статься, – серьезно ответил огромный пьяный Николай, располагая другой труп на наклонной поверхности мрамора. – Не наше это дело.
– Ну а вот ад – это как? – племяш Санька сорвался на шепот. Ему восемнадцать, сам из Яхромы, в столицу прибыл «закосить» от армии.
Николай резко обернулся и увидел испуганно округленные глаза и розовые трепещущие ноздри. Брань застряла у него в бороде.
– Ад, рай: меньше базарь вот об этом! Не говори Богу под руку. – И, смягчаясь, продолжил: – Это у католиков идешь сначала в чистилище какое-то, а потом почистился, да и в рай. А у нас, православных, не-ет: жопа в соловьи не выйдет. Либо туда, либо сюда. Смотря как жил. А что сверх того, то от лукавого.
Когда-то, в прежней незапамятной жизни, Николай учился в Бауманском, а больничную библиотеку исчитал за десять больничных лет от корки до корки.
– Так это им, католикам, нужен ад страшный. Смола там горящая, черви, пламя, Данте Алигьери. По- ихнему ведь он, ад, сколько-то погорит да погаснет. А по нашему не-ет – он вечный.
В раскрывшуюся дверь подвала заглянул интеллигентный, добротно одетый мужчина.
– Бог в помощь, ребята. Судмедэксперты есть?
– На втором этаже. Там. По лестнице, – бурчит в ответ Николай. Он был недоволен упоминанием Бога всуе. – Судмедэкспертов ему! А еще укропу и хрен в жопу!
Труп дагестанца без роду без племени почти сразу за неожиданным визитером отправили на второй этаж, где располагалась кафедра патологоанатомии. Там с ним начали работу двое патологоанатомов, а затем вызвали двоих студентов-стажеров и велели окунуть труп в формалин.
У Турецкого, на появление которого никто не обратил ни малейшего внимания, от этого запаха заслезились глаза и закружилась голова. И вообще он почувствовал себя достаточно дурно, но работающих не отвлекал, прислушиваясь к разговору студентов.
– Да, ты читал о нем в журнале-то? – спросил один другого.
– Не-а.
– О-о! Это, мля, песня! – И чернявый студент, хихикая, ввел блондинистого товарища в курс дела.
У судмедэкспертов есть специальный журнал, где они записывают причуды неподражаемого стиля окружных «ментовок» в описании трупов. Сначала принято описывать место, где труп найден, потом обыкновенно следует описание собственно трупа.
О дагестанце было сказано так: «Труп директора ТОО лежал между двух коммерческих киосков. Задний проход был абсолютно завален ящиками. Голова была запрокинута на зад».
Студенты давились от смеха. Вдобавок вместо «странгуляционной борозды» в ментовской реляции фигурировала конечно же «срангуляционная».
Турецкий тоже ухмыльнулся. Он с образчиками протокольного творчества тоже был знаком не понаслышке. Но сейчас времени на хиханьки, к сожалению, не было.
Александр Борисович перехватил юных медиков по пути в мрачный подвал, куда они снова повезли каталку, чтобы окунуть дагестанца в ванну с формалином.
– Парни, кто у вас из судмедэкспертов главный?
– Живодернов! – выпалил, не задумываясь, чернявый.
– Кто? – удивился Турецкий.
– Ой, простите, – студент стушевался, но не сильно. – Живейнов Алексей...
– Алексеевич, – подсказал второй.
– Ага. Он. Второй кабинет от конца коридора. Справа.
– Спасибо, – кивнул старший помощник генерального прокурора и задумался над противоречивостью жизни.
Вот давешний старик, которому родственники теперь устроят богатые похороны, – он ведь любил своего сына, а тот его затравил. За жилплощадь в Москве, за трехкомнатную квартиру. На которую уже слетелись, словно воронье, родственники со всей России...
А вот дагестанец – хозяин двух ларьков возле станции метро «Коломенская» – верил своему другу, а тот, решив прибрать к рукам весь их совместный бизнес, навел на него убийц. Душить дагестанца пытались удавкой, чтобы все было тихо. А когда тот брыкаться начал, засадили пулю в бок...
Тривиальные жизненные ситуации. На их фоне предположение о том, что и знаменитый теннисист умер не по собственной воле, вовсе не выглядело слишком уж надуманным. Все могло произойти, чего уж. И вообще, по большому счету, каждый из нас умрет той смертью, о которой знает, но которой ничуть не боится.
Той смертью, которую придумает себе сам...
И Турецкий вздохнул и зашагал в конец коридора.
– Значит, Алексей Алексеевич, вы помните этого клиента?
Пожилой судмедэксперт Живейнов на первый взгляд казался своим собственным «пациентом»: землистое лицо, брыластые щеки и лысая голова, более всего походившая на бильярдный шар. Но на этом лице впечатляли живые усталые глаза: пронзительно-голубые, с белым накрапом гноя в воспаленных красных уголках. Казалось, что они знают все о собеседнике, а также о жизни и о смерти.
– Еще как помню. Во-первых, я теннисом увлекаюсь. И сам играл когда-то довольно успешно. Не смотрите, что я грузный такой: годы. Во-вторых, я впервые в практике встретился со случаем, когда следователь не назначил токсикологическую экспертизу в деле о ДТП со смертельным исходом.
– Это могло быть сделано намеренно? – быстро поинтересовался Турецкий.
Живейнов пожал плечами.
– Вы имеете в виду – не сделано? – уточнил он, напирая на «не». – Откуда мне знать? Или вы полагаете, что мне кто-то мог сказать: я тут взятку получил, поэтому ты, дорогой друг, экспертизку-то не делай.
– Почему нет? Мог и поделиться даже. Эксперт брезгливо скривился:
– Вы бы поделились? Ладно. Воспринимаю ваш намек как неудачную шутку. Впрочем, могло быть всякое, конечно. Но мне этот «Чапай» не показался человеком, готовым продать мать родную за долю малую.
– Почему же тогда?
– Не знаю. Причин можно придумать много. Ну погиб человек. Сам виноват. Что копаться-то? Написал «не справился с управлением» и закрыл дело. Никакой мороки...
Турецкий покивал:
– Ладно. Я к вам и не с этим даже. Дело на доследовании сейчас. И нам важна любая мелочь. Может, вы вспомните, не показалось ли вам что-нибудь необычным? Кроме самого непроведения экспертизы. Ну опухоль в мозгу какая-нибудь. Нельзя ли объяснить это происшествие физиологическими причинами?
– Абсолютно здоровый организм. – Алексей Алексеевич помотал отрицательно своим бильярдным
