– А? Как тебе?
На генерале был какой-то невообразимый шлем с толстенным стеклом, закрывающим глаза, черная одежда покрыта бляхами, отовсюду торчали кольца, антенны, шарниры, а вместо перчаток то ли ласты, то ли кактусы.
– Пистолет при тебе? – спросило чудище.
Денис вынул «макаров».
– Стреляй! – Инопланетянин выпятил бронированную грудь.
– У меня и патронов-то нету.
– Эх ты!.. – Инопланетянин грузно протопал к сейфу, достал пистолет, отдал Денису.
– Давай прямо сюда, – показал он кактусом на стекло шлема.
– Не-не, – попятился Денис. – Ты сначала сними!
– Стреляй!
– Тогда уж записку оставь: дескать, ухожу из жизни по собственному желанию.
– Бюрократ! – разозлился дядька. Он с трудом стянул шлем и упал в кресло, отдуваясь. – Новая форма для ОМОНа. Практически непробиваемая. Сотни испытаний. А ты...
– А я с заявлением, дядь Слав.
– Я ж говорю – бюрократ! – обрадовался Грязнов-старший. – Какое еще заявление? – Он попытался взять из рук Дениса бумагу, но ластами это было сделать невозможно.
Генерал стянул перчатки, вытер пот.
– Для зимы хорошо, тепло, – сказал он, надевая очки. Заявление он читал несколько раз с начала до конца, в перерывах между прочтением в очередной раз вскидывал на Дениса удивленные глаза. – Это что значит? – спросил наконец.
– Заявление, – пожал плечами Грязнов-младший.
– «Друга убили, душа отлетела,
Помощи ждет очарованный странник.
Вот бы и мне...», – прочитал Грязнов-старший вслух.
– Да, – сказал Денис, потупясь.
– Так! – рубанул рукой Грязнов. – Чего надо?
– Там все сказано, впрочем, это штучка для интеллектуалов...
– Я тебе пошучу!
– Да ясно же, дядь Слав, хочу в милицию.
Грязнов задумался. Это выразилось в том, что он с остервенением стал срывать с себя защитную форму. А когда снял, сказал:
– Еще чемоданчик с деньгами на тебе висит, следствие не закончено, понял? Еще там могут оказаться твои пальчики, а форму я нашим ребятам возьму обязательно. Что, сильно задницу припекло? Вышел на след? Помощь нужна?
– Ага.
– Будет тебе помощь.
Денис взял со стола пистолет Грязнова и выпустил в лежащий рядом с ним шлем три пули.
Грязнов застыл.
– Смотри-ка, действительно, – сказал Денис, – непробиваемое!
8
Ксения обняла Антона. Приникла к его груди, сказала покаянно:
– Я только сейчас поняла, как я тебя люблю. Я так по тебе тосковала, бедный мой, несчастный, что я с тобой сделала?..
– Это я во всем виноват, я был слепцом, злым и жестоким негодяем. Это мое искупление...
– Что ты говоришь? Не говори так, ты меня просто сумасшедше любишь. Любовь все прощает...
– Но я убил человека. Друга!..
– Если бы ты не убил его, я бы сама его убила, а заодно и себя. Какая же я была дура, я хотела тебе отомстить. Вот и отомстила, только самой себе...
– Я все время думал о тебе. Каждый день, каждый час, все эти долгие годы!
– Любимый, ненаглядный мой!
– Стоп! Снято! – Вакасян повернулся к Успенской. – Ну как Люда?
– Надо бы второй дублик, – сказала Успенская.
– Актеры не расходятся, – крикнул Вакасян актрисе, играющей Ксению, и ее партнеру, играющему Антона. – Максим! Где Максим?
К режиссеру подошел... Кирилл Медведев.
Грязнов даже приподнялся на цыпочки.
Но нет, не Кирилл, просто очень похож. Все сценаристы, что ли, такие? Надо же, мистика какая-то.
– Макс, меня вот эта фраза корежит.
– Какая?
– «Это мое искупление». Перебор.
– Как раз я и старался, чтобы уйти от бытовухи и вывести на общечеловеческие ценности. Понимаешь, русское кино не может быть без духовки...
Варшавский возник возле Грязнова:
– А, здравствуйте, Денис, здравствуйте. Видите, снимаем, снова снимаем! Сценариста нашли – классного... Ну, конечно, не Кирилл, но тоже ничего, а, да?
Грязнов подошел к Успенской:
– Здравствуйте, Людмила Андреевна.
– А, явился не запылился. – Операторша задымила папироской. – Как там наш следственный эксперимент?
– Туго, пока ничего. Я вот давно хотел спросить, почему вы все время в перчатках.
– Миш, – обернулась к режиссеру Успенская, – почему посторонние на площадке?
Но Варшавский уже оттаскивал Грязнова в сторонку.
– Вы что, вы что?! Ее легче о возрасте спросить! Псориаз у нее, она жутко стесняется.
– Ясно, извините, – сказал Грязнов. – А Самулекин, это который?
– Вон тот, вон он, – показал Варшавский на толстого осветителя. – А что? Есть какие-то, как у вас говорят, подвижки, а, да?
– У нас обычно говорят: ищем.
Съемку не начинали, потому что режиссер со сценаристом спорили.
– Да вы мне подсунули туфту! Теперь попробуй из нее выкарабкаться! Тут концы с концами не сходятся. Кто у вас этот Грязнов?! – кричал сценарист.
Грязнов встрепенулся, услышав свою фамилию.
– Он опер или следователь? Или частный сыщик?
– Он милиционер, Макс! Какая разница?! Тебе надо было только дописать!..
Ксения со скучающим видом сидела в сторонке и расчесывала волосы. Она изредка смотрела на Грязнова, и тому казалось, что она чем-то встревожена.
– Да вон он, прототип, у него и спроси! – показал на Грязнова Вакасян.
Сценарист подлетел к Грязнову, бойко сунул руку для пожатия:
– Старик, тут такое дело – кинцо ваяем. А я в ментовских делах ни уха ни рыла.
– Вы что, и меня вставили?! – улыбнулся Денис.
– А как же! Ты у нас ищешь убийцу! И находишь! Только вот скажи, что лучше, если ты будешь опер или следователь?
– Я вообще-то частный детектив.
– Нет, у нас ты милиционер. Спросить не у кого, никто не знает.
– А Морозов? – обернулся Грязнов к Варшавскому. – Он же у вас консультант.
– Нет-нет, мы уже другого взяли, Сергей Петрович отказался, да...
– Ну так другого и спросите.
– Да поди его найди! Чего ему тут делать? – пожал плечами сценарист.
