случайно не попался на глаза профессору, поднялся на третий этаж и нажал грязную кнопку. Звонка не услышал. Тогда толкнул дверь. Она отворилась. К подобным обиталищам он уже привык. Классическое место для совершения бытового преступления. Отличия бывают только в хламе, который обычно тащится с мусорников.
У Подметкова обнаружился целый склад бэушных автозапчастей. Прогоревшие глушители, наполовину сточенные тормозные колодки, ржавые амортизаторы. Вокруг стола с низко отпиленными ножками располагалось несколько грязных драных сидений от автомобилей. На одном из них спал человек. Судя по остаткам закуски, употреблялась водка, хлеб, селедочка.
Курбатов вынул бутылку водки. Молча откупорил ее. Достал два пластиковых стакана. Вынул из нагрудного кармана плоскую флягу. В один налил из нее воды. В другой водки. Хотел выбрать кресло почище, но показалось, что по нему ползает какая-то живность. Поэтому просто присел на корточки. Постучал костяшкой пальца по столу. Иван встрепенулся и открыл глаза.
– Ты кто? – обдав перегаром, задал он привычный вопрос, но было понятно, что интересует его исключительно содержимое стакана.
– Твой ангел-хранитель.
– Водка?
– Водка.
– С нечистью не чокаюсь, – произнес Иван, поднося стакан ко рту.
– С к-каких это пор ангелы перешли в разряд нечисти? – выпивая воду, поинтересовался Курбатов.
– Еще задолго до падения. Тут заходил один знакомый бог. Рассказывал. Ангелы, оказывается, не импотенты. Они просто кастрированные с рождения. И любого можно совратить с пути истинного, стоит только предложить яйца взамен крыльев. И летают они, несчастные, и ищут.
– Находят?
– Хрен! Вот ты отдашь свои за крылья?
– Нет.
– Видишь, значит, наш, чертяка! Ну, давай еще по одной.
– Знаешь, я тут недавно перечитывал письма Плиния Младшего... – начал втягиваться в разговор с философствующим алкоголиком Курбатов. Ему захотелось блеснуть университетскими познаниями.
– Дерьмо.
– Что именно? – попросил уточнить Александр.
– Да все эти ваши философы, – объяснил Подметков. – Самодостаточный человек не нуждается ни в каких вливаниях извне, кроме вот этого. Нет ни одной мысли, до которой невозможно додуматься самому.
– Например, давай определим, что здесь делаю я?
– Без проблем. Хотя этот вопрос имеет две стороны: общефилософский взгляд на вопросы бытия и частный. С точки зрения основного вопроса философии ты просто частица плесени, обладающей неким самосознанием и покрывшей на бесконечно короткий миг одну из планет. Если брать частности, будем вести самодопрос. Значит, так. Я тебя знаю? Нет. А ты меня? Да. Ты мне нужен? Нет. А я тебе? Да. Ты мой собутыльник? Нет. Что тебе с меня надо? Моя квартира или моя память. По вопросам распоряжения жильем я недее–способен. Спрашивай, мент. Но, предупреждаю, у меня склеротические провалы.
– Великолепно. Вот мое удостоверение. Старший следователь по особо важным делам. – Курбатов сделал паузу, для того чтобы дать Подметкову переварить информацию. – Я здесь ради вашей безопасности. Мы вышли на банду, орудующую нагло и безжалостно. Они выискивают одиноких, склонных к употреблению спиртного людей. Убивают, чаще всего просто травят или доводят до сердечного приступа конской дозой клофелина. Затем оформляют фальшивые документы и вы–ставляют жилье на продажу. Получают задаток в размере десяти процентов. Причем на одну квартиру могут попасть до пяти покупателей. И исчезают. Когда все выясняется, оказывается, хозяин пропал без вести либо пошел за грибами и объелся мухоморами. У нас есть оперативная информация, что вы их очередная жертва.
– Что же делать? – растерялся хозяин квартиры.
– Сейчас же отправляйтесь погостить к девушке с романтическим именем Гузаль. А здесь на неделю устраивается засада. Бумага какая-нибудь есть?
– Вот, – промычал Иван, предпринимая попытку стащить со стола газету, выполнявшую роль скатерти.
– На, возьми, – Курбатов протянул ему лист, вырванный из записной книжки, – пиши: «Я, Подметков Иван Степанович, находясь в здравом уме и трезвой памяти, предоставляю свою квартиру по адресу: улица Мира, восемьдесят семь, квартира двадцать пять, следователю Генеральной прокуратуры Курбатову А. М. для выполнения оперативных мероприятий. Дата. Подпись». Отлично. У вас прекрасный почерк ученика треть–его класса! Это комплимент! Собирайтесь, санитарная карета уже у входа...
Глава 4
Соль жизни
Поремский подъехал к аэропорту Шереметьево-2. Зашел в отделение милиции. Стоявший у входа милиционер, скользнув взглядом по лицу со следами побоев, насторожился. Владимир подошел и, предъявив служебное удостоверение, представился.
– Слушаю вас, – изменил отношение служитель правопорядка.
– Такое дело. В начале мая вам в отделение были сданы две личности со стволом и ножом, хотелось бы узнать, куда их отправили? – тряхнув соломенными волосами, спросил Владимир.
Милиционер предложил следовать за ним.
– Так. Сейчас, – пробормотал он, сев за стол и начав листать толстый журнал. – Вот. Отпустили.
– Как отпустили? – изумился Поремский.
– Они предъявили паспорта, из которых следовало, что им по пятнадцать лет.
– Что? Им по пятнадцать? Я не ослышался? Ну и дальше?
– Писатель от своего заявления тогда отказался. А за ношение огнестрельного и холодного оружия наказание следует с шестнадцати.
– Где вещдоки и их паспорта? – спросил Порем–ский.
– У нас. Мы сделали запрос по месту жительства для передачи дел в комиссию по делам несовершеннолетних. Пока молчат.
– Хорошо. Я все забираю в Генпрокуратуру. Подготовьте передаточную ведомость, – проворчал Владимир. – Но вообще полезно иногда головой думать. Здоровый двадцатилетний жлоб, судя по наколкам, трижды судимый, взят при попытке ограбления с огнестрельным оружием. Предъявляет фальшивую писульку, из которой следует, что он ходит в детский садик. Что делают наши доблестные органы? Ему грозят пальчиком и отпускают под честное слово домой, в углу постоять! А может, вы не так тупы, как кажетесь? В наше время глупость щедро проплачивается.
Чтобы не таскаться с уликами по городу весь день, Поремский забежал в Следственное управление Генеральной прокуратуры. После сдачи оружия и паспортов на экспертизу заскочил к Турецкому.
– Ну, есть чем обрадовать? – спросил тот.
– Скорей есть чем удивить! – ответил, наклонив голову и практически спрятав глаза под неподдающимися прямыми волосами, Поремский. – Судя по документам, им по... пятнадцать лет.
– Да брось, у меня дочь тринадцатилетняя. Ты видел. Этих пятнадцатилетних приходится выметать из квартиры каждый день. По развитию как раз на два года и отстают от девок.
– Мне кажется, тут нечисто. А у вас есть что?
– Да. Взгляни. – Турецкий протянул несколько фотографий.
– Это кто? – растерянно спросил Поремский.
– Это подозреваемый в деле профессора Волобу–ева. По крайней мере, на портфеле найдены его пальчики. А анализ химического состава ушной серы на руках профессора показал, что она из его ушей. Тем более ухо у парня действительно слегка надорвано. Опять же, несколько волос, прилипших к руке убитого, огненно-рыжего цвета, как у парня. Однако допросить его невозможно. Больной пребывает в состоянии овоща. Его сильно разнесло. Не может говорить, сидит на энтеральном питании. И, похоже, из-за обширнейшего отека подавлен мозг. Сейчас ситуация стабилизировалась. Есть надежда, что, когда
