накачанном теле синела наколка.
То, что ростовские милиционеры все из дворовой шпаны, было видно даже по их повадкам. Сержант, невольно почувствовав уважение, сплюнул и жестом дал команду пропустить девок. После обыска спартаковцев, как скот, под свист загнали на трибуну.
«Спартак» победил один – ноль. А это означало одно – драки не избежать. Менты в провинциальных городах быстро привыкают к безнаказанности. Оцепление жаждало боя, быть может, сильней, чем толпа, от которой они должны были защищать. Стражи порядка решили выместить гнев за поражение любимой команды на болельщиках. На выходе со стадиона их ждал строй. Фанатам «Спартака» пришлось проходить сквозь шеренгу со снятыми по этому поводу ремнями.
О том, чтобы вернуть вещи, не могло идти и речи. Слегка потрепанных спартаковцев отдали на растерзание местным. «Деревенские» бросились в атаку первыми. Но они не знали, что такое боевой отряд гастролеров, у которых несколько лет выездов. Равных спартаковским бойцам просто не было. Здесь дерется не каждый за себя, а страхует соседа. Провинциальной шпане не понять, что такое стратегия и тактика уличного боя.
Маленький бесстрашный отряд смело выступал против любого количества противника и, нанося серьезный урон, отделывался лишь легкими потерями. Это было равносильно атаке греческой фаланги против неорганизованной толпы варваров. Победа всегда была за более продвинутой стороной. Вскоре грозные с виду ростовчане были повержены и рассеяны. Тогда в дело ввязалась тяжелая пехота. В принципе, сценарий был практически везде один. Хулиганы и милиция всегда объединялись против общего врага. Поэтому спартаковцы готовились к этому повороту. Кроме того, бой с милицией и был самым кульминационным моментом.
Закончилось тем, что фанатов развезли по нескольким отделениям милиции. Затем мелкими партиями вывозили на вокзал и сажали на поезда, следующие в Москву. Мовчан, помня о задании, умудрился попасть за решетку с Сомом, Юлькой, Треней и еще несколькими ребятами. На скамейке бредил Антон.
Наконец их погрузили в автобус и отвезли на вокзал. Начальник специально выделенного наряда проследил, чтобы все взяли билеты и сели в поезд. До отправления оставалось десять минут.
Сплюнув, Сом произнес:
– Самые поганые менты.
– Ты еще не бодался с хохляцкими, – возразил Треня.
– А ментовка не самая поганая? – спросил Сом.
– Ментовку было бы чем, взорвал бы, – вздохнул Зека.
– А у меня есть взрыв-пакет, – неожиданно произнесла Юля.
План у Мовчана созрел моментально. Он подбежал к урне и вытащил из нее бумажный литровый пакет из-под молока. Затем, оставив Антона, не приходящего в себя, на попечение Юльки, выскочил из вагона вместе с Сомом и Треней. Исчезнув, вернулся с сильно потяжелевшим пакетом и рулоном скотча. Аккуратно воткнул в середину взрыв-пакет и обмотал скотчем.
– Что там? – спросила Юлька.
– Ну, конечно, дерьмо! – закатился смехом Мовчан.
Скинувшись на тачку, втроем подъехали к шестьдесят седьмому отделению. Водитель с Треней остались ждать. Зека с Сомом подошли к раскрытым настежь окнам. Зека подпалил фитиль. И стал ждать.
– Кидай! – закричал Сом.
– Рано.
– Все, кидай!
– Рано.
– Смотри, уже догорает, сейчас в руках рванет. Я побежал.
Наконец бомба влетела в открытое окно. Взрыв раздался до того, как она приземлилась. Зека с Сомом подбежали к не выключавшему двигателя такси.
Поезд в Новочеркасске делал остановку на две минуты. Этого времени хватило, чтобы подобрать троих отставших молодых людей в мятых и грязных красно-белых футболках.
Глава 7
Жестокие игры
Курбатов, помня о предстоящем походе в ресторанчик, летел к дому в приподнятом настроении. Несмотря на то что зрелище профессора без головы несколько испортило настроение, на аппетите это не сказывалось. Он предвкушал двойное удовольствие от еды и любви. Однако едва открыл дверь, весь подъем куда-то улетучился. В доме творился полнейший бардак. Дашка не только не вымыла посуду, но и не удосужилась застелить постель. Сама же могла мыться через каждые два часа. Вот и сейчас раздавался шум воды из ванной.
Курбатов терпеть не мог беспорядка. Он вздохнул, подошел к раковине. «Никакой труд не может унизить человеческое достоинство», – произнес Александр, с ненавистью нанося средство для мытья посуды на губку. Нога во что-то уперлась. Он заглянул под раковину. Там стояло переполненное мусорное ведро. Над ним парили мошки. Он включил воду: «Пусть ей будет стыдно».
Наконец душ смолк. Через пару минут в комнате появилась разъяренная Дашка. Она тут же набросилась на него:
– Ты что, это специально делал?
– Что?
– Краны крутил на кухне.
– Я, между прочим, посуду перемыл, – ответил уязвленный Курбатов.
– Запомни, когда я в душе, близко к воде не подходи.
– Знаешь что я тебе скажу? Сколько не мойся, более неряшливой женщины я на свете не встречал!
– Не нравится? Уматывай!
– Я пошел. Вернусь через полчаса, и, если не будет идеального порядка, можешь собирать вещи, – произнес Александр, прежде чем хлопнуть дверью.
Курбатов решил немного прогуляться, чтобы остыть. По пути ему попался рынок. Он так привык к дальневосточной кухне, что не представлял без нее существования. На Сахалине у него были знакомые продавцы, которые всегда накладывали невероятное ассорти из минимум двух десятков салатов. Названий продуктов, из которых производилось множество блюд, он даже не знал.
Здесь, в Москве, также на каждом рынке стояли корейцы. И лотки у них были завалены салатиками, но вкус был не тот. Что могли приготовить люди, никогда не бывавшие на Дальнем Востоке?
Он подошел к лотку, выбирая, что бы взять. Взгляд задержался на бамбуке и папоротнике. По привычке тихо задал вопрос:
– Хе есть?
Лицензию на мясные и рыбные блюда получить было практически невозможно. Поэтому хе понемногу продавали, но не всем, а только понимающим.
– Саша?
Он поднял глаза. Перед ним стояла кореяночка с огромными раскосыми глазами. На широкой скуле был чуть заметный шрамик в виде миниатюрного крестика. И только он знал историю его происхождения. В груди вдруг всколыхнулась теплая волна.
– Света! Светка, ты откуда?
– Я два года здесь.
– А живешь где?
– Тут есть небольшое поселение. Поехали, должны привезти рыбу.
Автомобиль пролетел Щелковское шоссе и, свернув вправо сразу после Балашихи, въехал в открывшиеся ворота частного дома. Во дворе в состоянии восточной полудремы сидели люди. К Свете подошел пожилой кореец и негромко что-то спросил на своем языке. Она ответила по-русски:
– Это Саша. Сейчас он приготовит такое хе, которого здесь многие не ели.
Курбатов усмехнулся. Он знал, о чем говорит эта маленькая бестия. Ведь готовить учил ее отец...
Когда молодой зеленый лейтенант юстиции прибыл на остров, он тут же стал жертвой дальневосточного гостеприимства. Гость в Москве – это обыденность, крест, который суждено нести
