Шлепнула пуля. Они услышали этот звук отчетливо, и тотчас вслед за этим раздался слабый стон.
– Санитары!
– Не надо. Он уже кончился.
Молча, с серьезными лицами они отползли в укрытие и открыли ответный огонь.
На деревню дождем сыпались снаряды. Разрывы сотрясали землю. Взлетела в воздух крыша сарая.
– Мы будем атаковать?
– Конечно. Только помолчите!
После артиллерийской подготовки они, к своему удивлению, услышали за деревней шум боя, но раздумывать над тем, что это означает, было некогда, ибо Карилуото уже скомандовал:
– Вперед!
Их встретили слабым огнем. Остатки окруженных частей пытались пробиться в лес отдельными группами. За деревней весь день шли ожесточенные сражения: второй батальон уже утром продвинулся туда, обойдя неприятельские позиции по лесу. Однако солдаты первого батальона, поглощенные событиями на своем направлении, ничего этого не слышали.
В первом же дворе, куда вошли солдаты, они увидели убитых лошадей в упряжке, брошенную полевую кухню и миномет; рядом лежало несколько трупов.
Вокруг деревни рыскали, пригнувшись, финские солдаты. Время от времени трещала автоматная очередь, всегда означавшая смерть какого-нибудь несчастного: полным ходом шла «чистка».
От Аутио к Карилуото прибыл вестовой: второй батальон за деревней, осторожно, не постреляйте своих. Эго известие разрядило напряженность: ситуация начинала проясняться. Многие отправились мародерствовать, и офицерам с трудом удавалось наскрести несколько человек, чтобы прочесать местность. Рахикайнен, пошатываясь под тяжестью большого мешка на спине, выскочил из ворот какого-то дома.
– Что нашел?
– Сахар. Кусками с кулак величиной.
– Дай немного.
– Дай, дай… Стоит мне что-нибудь найти или достать, как на меня набрасывается весь полк. У меня свое отделение есть, вот им я и дам. А вы добывайте себе сахар сами.
– В чем дело? – К ним с любопытством подошел Коскела: он еще не мог слышать негромкой речи.
– Полный мешок сахару! – крикнул Хиетанен в ухо Коскелы. – Говорит, даст только своему отделению.
– Такие вещи вообще-то нельзя реквизировать. Их никто не имеет права присваивать. Но мы будем держать язык за зубами и потихоньку съедим сахар. Только, конечно, надо поделиться со взводом.
– По мне, так пожалуйста. Но тогда сами и тащите на себе мешок…
Рахикайнен не договорил и вместе с мешком упал на землю, как и Хиетанен с Коскелой. В ту же секунду над ними просвистела очередь из ручного пулемета.Вот еще один требует свою долю, – Рахикайнен осторожно выглянул из-за мешка. – Во-он побежал. Прямо в кусты.
На краю поля сквозь кучу камней пробивался ивняк, валялись гнилые колья для сушки сена.
– Не стреляйте! Возьмем живым.
Они разделились и полукольцом двинулись к ивняку.
– Смотрите, чтоб не убежал.
Ответом им была очередь из ручного пулемета.
–
В ивняке было тихо. Затем оттуда, к их удивлению, донеслись звуки, похожие на плач. Они переглянулись. Кто- то крикнул неестественно грубым голосом:
– Всыпьте ему! Кому охота это слушать, черт побери!
Защелкали затворы, солдаты взяли оружие на изготовку, но в это мгновение в ивняке взорвалась граната.
– Кто кидал?
– Никто.
– Он сам взорвал себя, братцы.
– Господи помилуй! – раздался чей-то удивленный возглас.
Они осторожно приблизились к ивняку.
– Вот он. Кишками наружу. Взорвал ее у живота.
Некоторые солдаты остались в ивняке, другие – и таких было немало, – взглянув на убитого, сразу же отходили.
– Нечего сказать, красивое зрелище.
– Да, война жестокая штука.
– «Чудесный день над Лапуа, угаснуть должен он. Фон Дёбельн ехал на коне…»
– Ну, теперь целую вечность будут пережевывать, – недовольно проговорил Хиетанен. – Кончайте копаться в потрохах, пойдем вперед. Мы должны примкнуть ко второму батальону. Я понесу мешок с сахаром.
Они прочесали окраину деревни. Время от времени где-либо слышался выстрел: русские солдаты в плен не сдавались. Они продолжали отстреливаться даже в самом безнадежном положении.
– Хотелось бы мне знать, кто скажет им за это спасибо, – заметил один из пулеметчиков.
У Сало на все был готов ответ:
– Они запуганы. Что будешь делать, когда знаешь, что твоих родных расстреляют, если ты сдашься.
– Ясно, ясно. Это каждому известно, – подтвердил Сихвонен.
Другие вовсе не так уж были в этом уверены, но спорить не стали.
За деревней они услышали крик:
– Не стреляйте, свои!
– Какой части?
– Четвертой роты.
Солдаты лежали на земле мрачные и неразговорчивые. Целый день они провели в тяжелых боях, отбивая попытки противника пробиться к своим и не давая помочь им извне. Даже сознание, что теперь все позади, не могло развеять их дурного настроения. Брюзгливо отвечали они на вопросы.
– Вы перерезали дорогу?
– Перерезали.
– А откуда вышли на дорогу?
– С обочины, разумеется.
– А мы прорвали линию дзотов.
– Да ну!
– Почти треть наших полегла.
– Ну, тогда радуйся, что ты еще ползешь. И нечего здесь хвастаться потерями. Вон там под елью лежат рядком наши ребята. И раненые с утра без помощи. Только и получили что по уколу в руку.
– У вас есть хлеб?
– Нет.
– У нас тоже нет.
– А что там в мешке у младшего сержанта?
– Ничего.
– Ничего? Вы что-то раздобыли, я же вижу.
– Нет, вы только послушайте его? Он сперва спрашивает, а потом говорит, что знает. Если человек что-нибудь знает, тогда зачем спрашивать? Вот уж что удивительно так удивительно.
– Ну-ну, не очень-то разевай пасть!
– Радуйся, что только свою разеваю. А то ведь я могу и твою прикрыть.
Хиетанен тоже вошел в раж, и, кто знает, может, дело кончилось бы дракой, если бы не появился
