— Дальновидно.
— Меня другое интересует.
— Сомневаетесь?
— Нет. Просто думаю: не будет же он шапку из своего Мурзика делать?
— Не знаю.
— Ты никогда не знаешь. А я вот знаю: если он на шапку его не пустил, то, значит, тот дома живет?
— У кого?
— У меня, твою мать! Ты что, вообще за мыслью не следишь?
— Я за ней не успеваю. Со мной нельзя на ходу разговаривать — голова трясется, мозги прыгают.
Директор остановился, взглянув на подчиненного, как профессор на олигофрена.
— Ну? Приземлились?
— Не совсем, — перевел дыхание главбух. — Сейчас, минуточку.
— Они у тебя что, на парашютах спускаются?
— Нет, нет. Уже на месте. Так что вы говорите. Мурзик?
— Я говорю, если он своего Мурзика на шапку не пустил — значит, он живет дома?
— Ох, и проницательный вы человек, — подобострастно погрозил пальчиком бухгалтер. — Куда там Петровичу до вас.
— Что есть, то есть, — приосанился директор. — Умишком Бог не обидел.
— Это ж сразу видно. Что будем делать?
— Я думаю, надо заехать к старику и сказать, что мы сами все знаем. Пусть раскрывает карты.
— Это дальновидно. И попросим, чтоб у Колоскова обыск произвел. Нас-то он вряд ли запустит, а Петровичу, думаю, не откажет.
— Молодец, в верную сторону соображаешь.
— Так я ж говорю — голова перестала трястись, и мысли заискрились.
— Смотри, пожар не устрой. Пошли в мастерскую.
Группа работала в развалинах, осматривая место происшествия. Полынцев с перевязанной головой сидел под старым разлапистым кленом. Рядом собирала аптечку медсестра Нина Растатуева. Над ней, заложив руки за спину, стоял невеселый Мошкин.
— Жить будет? — спросил он девушку.
— Будет, — кивнула она. — Но нужно в больницу. Сильное сотрясение.
— У меня не бывает сотрясений, у меня мозгов нет, — плоско пошутил Полынцев.
— Молчите, — предупредила она строго. — Вам нельзя разговаривать. Покой, покой и еще раз покой.
— Спасибо, что приехали.
— Это моя работа, — ответила она голливудским штампом.
— А это — его! — кивнул на забинтованную голову Мошкин. — Ну что, вы закончили? Можно с ним разговаривать?
— Да, да, — поднялась она, закрывая аптечку. — Но недолго, ему покой нужен.
— Покой у меня уже был, — кисло улыбнулся Полынцев. — Минут десять, примерно.
Мошкин проводил Нину вожделенным взглядом. Вид ее белого мини-халатика напомнил ему кадры из недавно просмотренного порнофильма. Впрочем, только мельком. Работа стояла на первом месте. Хотя, некоторые лженаучные теории утверждали обратное.
— Ну, рассказывай, что видел, — крякнул он, усаживаясь под деревом.
— Связанного кавказца в подземелье.
— Думаешь, тот самый, что был на пляже?
— Уверен. Его, собственно, и искал.
— Живой?
— Не успел понять. Только решил подобраться — удар. Очнулся — гипс.
— Сколько их было?
— Не видел.
— Вообще никого?
— Не-а. В себя пришел — вокруг ни души, в подземелье пусто.
— Гробокопатель?
— Вряд ли. Стиль не его.
— Тогда кто? Конкурирующая фирма, похитители трупов?
— При условии, что там был труп, а не живой человек.
— Тогда еще интересней. На хрена его здесь держали? Почему забрали?
— Может, нашего появления испугались? Решили перепрятать?
— Что-то поздновато хватились. Мы уж три трупа расковыряли, а они только заметили. Нет, с нашим появлением это не связано. Идет какая-то игра, которую мы только со стороны наблюдаем.
Это было ясно и до встречи с кавказцем. Правда, раньше казалось, что партия уже закончена, а следствие копается в завалах. Теперь же, очевидно, что история активно развивается, и когда наступит ее кульминация — остается только гадать.
— И самое главное — не понимаем правил, — вздохнул Полынцев, поправляя бинты на голове.
— Вот это-то хуже всего. Кто его забрал? Куда увез?
— Новые фигуранты.
— Без них было мало.
— Но, с другой стороны, появилась некоторая ясность.
— Это у тебя от удара. Не обольщайся, вылечишься — пройдет.
— Да я не о том. Теперь мы, по крайней мере, можем доверять показаниям спасателя. Другими словами, есть, откуда плясать.
— Ну, давай, спляшем.
— Давай. Смотри: на пляже было пять человек, так?
— Или 6, как он сказал.
— Мы насчитали пятерых, от них и будем плясать.
— Я уж пробовал — не получается. Лежачие мешают.
— Почему? Мы же их знаем. Вон они, в могилах, точнее, в морге.
— Ну, допустим. А третий труп? А похожесть его с первым? Это к пляжу какой стороной?
— Значит, что-то произошло до пляжа.
— Естественно. Не случайно же они там встретились. Была причина.
— Ну, подожди, не лезь в дебри. Давай — с тем, что узнали последним. Следи за мыслью…
— Чтоб я мог следить за твоей мыслью, меня тоже надо ударить по голове.
— Мошкин, острить тоже надо уметь. Над твоими шутками даже воробьи не смеются.
— Зато над твоими покатываются — с деревьев падают.
— Слушай, мне не до смеха — слышал, что сестра сказала?
— Так ты сиди, молчи. Я тебя говорить не заставляю. Сейчас эксперты закончат, поедем в больницу.
— Да в какую больницу?! Первый раз, что ли, по голове получаю. Однажды так врезали, что с лестницы свалился… и ничего.
Это случилось прошлой осенью. Тогда Полынцев работал в опергруппе по раскрытию дерзкого убийства. Он загнал преступника на чердак высотного дома и, когда полез следом, получил дубиной по макушке (от чего свалился, ударившись об пол). Спасибо зимней шапке — защитила глупую голову. От фуражки в этом смысле толку мало — неудобный головной убор, бестолковый.
— Я бы так самоуверенно не заявлял — усомнился в заверениях друга Мошкин. — У тебя кукушки иногда кукуют — слышно.
— Так вот, о птичках, — продолжил тему Полынцев. — Наши схлестнулись с кавказцами. С обеих
