ночью, в парке, и утром, на допросе. А вот Яна как–то скисла, да и мужчины оказались не на высоте. Елисей вообще трясся, как неврастеник, наверное, боялся, что на работу сообщат. Будто взрослый человек не имеет право выпить на курорте. А может, не зря боялся? Ведь не было же его в номере, когда убийство произошло. Хотя, что ему плохого сделал Аркадий? Ерунда. Наслушалась этого Побрякушкина– Погремушкина, теперь все вокруг подозрительными кажутся. Надо будет подробно расспросить Полынцева о том, что ему этот плешивый рассказал. Вдруг и правда, убийца среди своих затесался? Например — Вахтанг, его ведь тоже в номере не было. Мог убить? Конечно, мог. У него–то конкретный зуб на Аркадия имелся, из–за Янки. Нет, пожалуй, так рассуждать бессмысленно, нужно посоветоваться с профессионалом. Где его там черти носят?
Андрей, попрощавшись с Погремушкиным в коридоре, собрался было вернуться в номер, как вдруг, дверь в соседней комнате распахнулась и на пороге появилась синеглазая красавица. Сердце запрыгало от радости, словно собачка, увидевшая хозяйку. Но грозный хозяин, а Полынцев был именно таким, жестко оборвал веселье - 'Сидеть, не вякать, а то в кофе утоплю'. Сердце сжалась. Знало — может.
- Зайди на минутку, — поманила пальчиком Юля.
- Кто, я? — опешил Андрей.
- Нет, твои ноги.
Ноги зашли.
Красавица прикрыла дверь и заговорщицки зашептала.
- Ну, что там Побрякушкин сказал? Это не простое убийство, да? Не простое?
- А почему шепотом? — обалдел Полынцев от неожиданного натиска. Еще вчера он даже не мечтал, а сегодня… Если б у сердца был хвост, сейчас, виляя им, оно пересчитало бы все ребра.
- Там Вика спит, — пояснила Юля. — Давай здесь пошушукаемся. Или ты против?
Против ли он? Что за дурацкий вопрос?! Он, можно сказать, только и думал о том, чтобы с ней пошушукаться. Он с именем этим ложился и с именем этим вставал, готов был целовать песок, по которому она ходила, служить был рад, прислуживаться тоже (нет, это из другой песни). Что там еще из крылатых выражений осталось… в общем, на все был готов. Против ли он. Смешно слышать!
- Конечно, против, — сдерживая учащенное дыхание, прошептал Андрей. А сердце предупредил - 'Если будешь вместо меня бубнить — залью валерьянкой. Не смыслишь в тактике — помалкивай'.
- Хорошенькое дело, — вздернула бровки красавица. — Это почему это?
И тут Полынцев вернул ей все, что скопилось на душе за три дня безрадостного знакомства.
- С какой стати, Юля, я должен с вами делиться служебной информацией?
- Ну, как? — оторопело сказала она. — Вдруг здесь страшная тайна — вместе раскроем. Разве неинтересно?
- А можно узнать, какая у вас профессия?
- Можно, — красавица кокетливо отбросила волосы назад. — Корреспондент газеты 'Молодежный фасон'.
- Видно, что молодежный, — кивнул Андрей, ухмыляясь. — Непосредственность прямо через край плещет.
- Мне 21, — обиженно сказала Юля. — И, между прочим, любопытство — моя профессиональная черта. Крови до жути боюсь, а всякие там интриги люблю, из них материал хороший получается. Представляешь, вернусь домой, напишу, как в детективную историю попала, как сама в расследовании участвовала, как вместе с настоящим сыщиком преступника ловила — все ахнут!
- А вот мне скажут: 'Дурак ты, Полынцев, в отпуске нужно было отдыхать'.
У Андрея на секунду возникла пораженческая мысль: бросить тактику к чертям собачьим и, обняв Юлю, радостно воскликнуть — да согласен, согласен и еще тысячу раз согласен! Но — воля, плюс характер. В девушке просматривалась определенная меркантильность: понадобился — и она готова дружить, а если б нет — то и нет? Профессиональный интерес? Да пусть она им подавится.
- Юля, раскрою вам свои карты, — с умным видом произнес Полынцев. — И заранее прошу не обижаться. Мне нельзя заниматься этим делом, потому что я в отпуске, другими словами - отстранен от работы.
- Ну и что? — хмыкнула она. — Сыщик — всегда сыщик, хоть в отпуске, хоть на луне.
- Во–первых, я по должности не опер, — возразил Андрей. — Вот именно. А, во–вторых: не хотелось бы устанавливать с вами какие–то отношения — вы не в моем вкусе. Я люблю девушек скромных и мягких по характеру. А вы, извините, резкая и непосредственная, как подросток. Захотела — поздоровалась, не захотела — мимо прошла. Мне такие помощницы не нужны. Так что, рекомендую обратиться к Погремушкину, он, думаю, с радостью согласится на сотрудничество.
- Кто резкая? — зашлепала розовыми губками Юля. — Кто, как подросток?
- Я и сам человек несложный, — продолжал умно излагать Андрей (он считал, что умно), — и, тем не менее, с девушками на ты перехожу не раньше первого поцелуя. Равно, как и со знакомыми, при встречах обязательно здороваюсь, вне зависимости от того, испытываю к ним симпатию или нет, — чуть заметно кивнув (специально, под гусара), он резко повернулся к двери. - Счастливо отдохнуть, мне еще с Яной побеседовать нужно…
Юля осталась стоять с открытым ртом. Это она–то непосредственная? Это она–то не в его вкусе? Да он… да она… Слов нет от возмущения. Нет, конечно, работа с молодежной аудиторией накладывает определенный отпечаток, но кто бы делал замечания, сам–то: 'А это, как его, игде эта женщина, которую я спасал? ' — тьфу, деревня! Чуть глаз не выронил, когда на нее в купальнике пялился, а сейчас: 'Вы не в моем вкусе'. Да откуда он у тебя взялся, этот вкус? Ну, и гад! Это она–то резкая?! Вот, сволочь! Нет, надо отомстить, во что бы то ни стало, отомстить.
Андрей, деликатно постучав, зашел в комнату Яны. Унылая компания сидела за столом, поминая Аркадия Эдуардовича. Вид у всех был соответствующий поводу.
- Присоединяйся, генацвале, — поднял рюмку грузин. — Помянем хорошего человека.
- Идите ко мне, Андрюша, — похлопала рукой по матрасу эстонка, сидевшая укрытой пледом кровати. — Я за вами поухаживаю. Сегодня вы у нас настоящий герой. Поставили этого Погремушкина на место, а то измывался тут над нами все утро, грозился всех в тюрьму отправить — кошмар какой–то. Лучше бы настоящих бандитов ловил.
- Неприятный тип, неприятный, — с готовностью подтвердил Елисей Федулович. — Разговаривал так, будто мы в чем–то виноваты. Совершенно в людях не разбирается, и заносчив до безобразия. На душе и так муторно, а он еще со своими допросами пристает: куда, мол, отлучались, почему лицо в ссадинах? Я объясняю, что со скалы, мол, оборвался. А он свое - 'Может, все–таки, подрались?'. Ищет, понимаешь, там, где светло, а в темноте лазать не хочет. Это я к тому, что по улице надо ножками топать, а не в номерах отсиживаться. Ну, давайте помянем Аркадия, Царство ему небесное.
Подняли рюмки, не чокаясь, выпили. Хороший напиток водка: жесткий, предсказуемый - дернул, захмелел — все просто и понятно. Другое дело — вино: пьешь, пьешь, вроде и не забирает, а потом неожиданно — хлоп, и поплыл.
Выпили еще. Стали понемногу отходить от стресса.
- Что там страшного вам этот Погремушкин наговорил? — подав Андрею бутерброд с форелью, поинтересовалась Яна.
В это время зашли Вика с Юлей. Последняя неприязненно взглянув на эстонку, молча села на свободный стул. Виктория предпочла кровать.
Полынцев зарумянился от удовольствия. Женщины буквально сжали его мягкими тисками. Слева тощим бедром — Яна, справа округлым — Вика.
- Да ничего особенного этот Погремушкин не рассказал, все больше спрашивал.
- О ком? — уточнила эстонка.
- Обо мне, конечно. Аркадия–то я всего два дня знал — не о чем говорить.
Вахтанг, услышав имя покойного, посуровел лицом и, взяв в одну руку бутылку с вином, а в другую — с водкой, разлил содержимое первой по фужерам, второй — по рюмкам.
- Давайте помянем хорошего человека.
- Мы его тоже всего неделю знали, — проглотив лимон, как мармелад, посетовал Елисей Федулович. —
