В новом доме они предавались любовным утехам, особенно ярок и изобретателен был он. Бывший учитель дышал Джоан, слизывал с бледного английского тела веснушки, зарывался в ее рыжие волосы и кричал на весь свет, что горит в солнечном огне! А когда длинной дорожкой поцелуев он спускался к ее животу, к маленькому рыжему солнцу, почти терял сознание. Волшебные молекулы заселяли его нос, кора головного мозга приходила в движение, и он чувствовал себя собакой Павлова, которой показали кусок колбасы и разрешили наброситься на нее…
А потом они поженились, и она стала миссис Иванофф. Вот такую фамилию прославил учитель на весь мир, дав ее родившимся у Джоан близнецам.
Со временем коллеги и студенты стали называть ученого дядей Ваней, он не протестовал, становясь все известней благодаря решениям все новых нерешаемых задач.
На одной из пресс-конференций он рассказал о том, как произошел термин «горшок старухи Мейсен», позабавив научное сообщество оригинальностью и изысканным чувством юмора.
В тридцатых годах его дважды выдвигали на Нобелевскую премию, и в две тысячи тридцать девятом он ее получил – за открытие трех последовательных ключей, которые носят его имя. «Ключи Иванова».
Читая Нобелевскую лекцию, дядя Ваня вспомнил гениального русского мальчишку Анцифера Сафронова, слегка запнулся и про себя обозвал его говном.
Учитель Иванофф прожил потрясающую жизнь, наполненную любовью и наукой. Он умер лишь в две тысячи семьдесят втором году почтенным долгожителем. За три дня до кончины в бреду он повторял какое- то сложное русское имя и все ругал это русское имя словом «Люцифер»…
Решив для учителя пять неразрешимых задач, опустошенный, он вернулся к Алине сердцем и спал с нею, как спал бы с сестрой, с чистым помыслом. Она мучилась, не понимая, что с Анцифером, почему он охладел к ее телу, почему отстранился душой. Он не объяснял, вообще не чувствовал, что она мучается, просто ел жареное мясо с кровью и глядел в черную дыру, уговаривая и ее делать то же самое. В его взгляде больше не было стали. Глаза сделались обыкновенно карими и слегка отрешенными.
А потом она не выдержала, кинула в него куском сырого мяса и заорала:
– Я не могу больше смотреть, как твой отец умирает! Мне от этого больно!
Он посмотрел на нее с жалостью:
– Да, тяжело, когда любимый человек ежедневно расстается с жизнью на твоих глазах! Так ты говоришь, что Нестор утонул?
Она вдруг увидела себя со стороны. С растрепанными волосами, почти тридцатилетняя женщина в бешенстве кричит на шестнадцатилетнего мальчишку, зависимая от него, больная им, изуродованная им!.. Она взяла себя в руки и сказала как можно спокойнее:
– Уходи, Физик.
– Почему?
– Я тебя больше не люблю, Физик.
Он долго смотрел ей в глаза, одновременно протирая спиртом телескоп для подмышки. Потом опустил взгляд и стал собираться.
– Прощай! – сказал в дверях.
– Прощай, Физик.
Она думала несколько дней. Не спала, лихорадочно анализируя, что с ней случилось. Всего несколько месяцев с этим мальчиком, который не сделал ей ничего плохого, а ощущение, будто всю жизнь с властным мужиком мучилась. Мучилась и любила мучительно… А может, и не его любила, а продолжение Нестора, то, чего ей в нем не хватало, что было в Анцифере… К черту все их семейство!.. Сил нет больше!!!
Через неделю, похудевшая, подурневшая лицом, Алина позвонила Мебельщику.
Птичик вновь поселился в материнской квартире. Он совершенно ушел в себя и не обращал внимания на свихнувшихся домочадцев.
– Почему ты не ходишь в институт? – наезжала мать, впрочем, без всякого энтузиазма – так, побурчать лишь.
– Мне шестнадцать лет…
– Тогда на кой черт поступал?
– Ошибся.
– А я только в седьмой класс хожу, – удивилась Верка. – Может, мне тоже в институт?
– Ага, – ехидно смеялась мать. – Лучше в армию!
– Зачем?
– Там мужиков много! Ха-ха!
– Сука! – прокомментировал Анцифер.
Она переменилась в лице и оборотилась к сыну:
– Я у вас сука! А вы кто? Один долбанутый на всю голову! Разожрался, как кабан, моими трудами и тунеядствуешь в моей квартире!
– Ты ни одного дня в жизни не работала, – уточнил Птичик.
Она, казалось, не слышала и принялась наседать на дочь:
– А ты! С бешенством матки в четырнадцать лет! Это я сука?!
– Что такое «матка»? – поинтересовалась Верка.
Здесь появился Соевый Батончик. Принялся цепляться за мать.
– И этот еще здесь! Пошел отсюда! – и пнула ногой Ивана Хабибовича Оздема, как когда-то пинала Анцифера.
Впрочем, отлетевший к окну Соевый Батончик не заплакал, сел возле батареи и пытался понять, что с ним произошло.
– Я его усыновлю! Ванька, иди ко мне! – закричала Верка. – Ты не мать, а фашистка! Хабиба выгнала, собственного ребенка издеваешь!
– Издеваешься, – поправил Анцифер.
– Нас всю жизнь мучила, папусю до смерти извела! Как теперь жить?!! Как на мир смотреть человечьими глазами!!!
– Ты не очень! – грозно зашипела на Верку мать. – Ишь, театр устроила!
– Ну ладно, – тотчас согласилась Верка, отказываясь от гневного пафоса. – Может, мне в артистки пойти?.. И вообще, давайте жить дружно!
– Давайте, – согласился Анцифер. Во всю физиономию улыбался Ванька.
– Я вам кое-что должна сказать, – сделалась совсем серьезной мать. – Вы уже все взрослые, справитесь!
– С чем? – Верка была заинтригована.
– Я должна уехать на несколько дней… На неделю… Может, больше…
– Куда? – удивилась Верка.
– Я тут с теткой Раей помирилась… Мне надо в Турцию… По делам…
– К Хабибу? – совсем обалдела Верка. – Возьми меня с собой!
– Да нет, – уточнил Птичик. – Зачем ей Хабиб? Нового найдет! Натрахается и вернется!
– Сволочь же ты! – рявкнула мать в ответ.
– Разве не правда, мам?.. Ну признайся!.. Нам все равно!
– Мам, возьми меня с собой! – уговаривала Верка. – Ну пожалуйста!
– Тебя там утащат, – предупредил Анцифер сестру. – Сделают наркоманкой и в публичный дом за сто долларов продадут!
– А чего так мало?
– Вот дура!
– А мамусю в публичный дом не продадут?
– Она бы бесплатно пошла, да не берут!..
Мать хотела было огрызнуться, но здесь в дверь позвонили. А на пороге – тетя Рая…
Уж сколько обнимались, целовались! Даже Птичик чмокнул тетку в мягкую щеку, а со своей стер ее помаду.
Тетка как-то незаметно наготовила всяких вкусностей, успевая приласкать всех детей, дать им досыта женского тепла. Даже Анцифер с удовольствием поддавался Раиным объятиям, так в них было уютно и
