— Возьмите! — протянул.
— Мне не нужно.
— А вашим братьям?
— Каким? — испугалась девушка.
— Ну… — засмущался мужчина. — По вере.
— У меня нет веры.
— Все равно возьмите!
— Спасибо.
Жанна взяла и, выходя из квартиры, сказала:
— Я к вам еще когда-нибудь приду.
— Буду счастлив, — улыбнулся мужчина.
Жанна глубоко вздохнула и вышла на улицу. Там, стоя над сугробом, она мелко-мелко порвала денежные купюры и отпустила их по ветру. Довольный порыв подхватил клочки и понес к небу.
Она вновь ходила по улицам и опять ни о чем не думала. Было тридцать первое декабря, и ноги влекли ее к какому-то определенному месту, словно она была сейчас иголкой, а где-то находился сильнейший магнит.
Опять пошел снег, но Жанна не обращала на него внимания и постепенно окуталась в белое, как будто не снимала врачебного халата.
Все готовилось к Новому году. Город украшался для новой жизни, для нового счастья. Большим домам и большому скоплению народа было совсем неважно, что кого-то не стало, что кто-то не будет радоваться похоронной песне курантов. Жизнь — могучее либидо — стремила все, наделенное гормонами, вперед, оставляя на обочине небольшие отходы…
К вечеру Жанна почувствовала усталость и села на крылечко какого-то дома. Она по-прежнему напоминала сугроб, а щеки ее от мороза побледнели, но все же в них просвечивало еще то красное, что называется девичьим румянцем на морозе.
В подъезд входили люди. Многие не обращали внимания на несчастную бродяжку, сконцентрировавшись на предстоящем празднике, некоторые притормаживали, но осекали свои сердобольные порывы, утешаясь мыслью, что всем не поможешь.
Майор Погосян шел со службы домой. Он поддерживал руками свой вздувшийся живот и чувствовал себя плохо. В доме у него имелись бутылка шампанского и торт «Сказка», заготовленные на встречу Нового года. Майор решил торт не кушать, так как рассчитал, что от него в животе будет еще больнее, но шампанского глотнуть немного.
На этом решении он и увидел сидящую на ступенях его парадного девушку.
Сначала он, как и все, хотел пройти мимо, но что-то его задержало, как он сам подумал — чувство милицей-ского долга.
— Что сидишь? — поинтересовался майор, придерживая живот руками.
— Мне захотелось здесь посидеть, — ответила девушка и улыбнулась.
Ах, как хороша, — удивился милиционер. — Наркоманка, что ли?
Он заглянул девушке в глаза, предполагая обнаружить героиновую муть, но, черные и раскосые, они были столь прозрачны и чисты, что Погосян напрочь отбросил мысль о наркотическом опьянении.
— У тебя дом есть?
— Нет, — покачала заснеженной головкой девушка и улыбнулась так фантастически привлекательно, что майора пронизало приятной дрожью.
— Бродяжка? — улыбнулся он навстречу.
— Гостья.
— Чья же? — В животе кольнуло.
— Ваша.
— Моя? — удивился майор.
Ему на мгновение показалось, что девица с ним заигрывает, но он сразу же отбросил эту мысль, глядя на ее белые щеки и яркий мазок красных губ. Может, родственница? — прикинул. — Соотечественница?
— Армянка?
— Что? — не поняла Жанна.
— Ты кто по национальности?
Девушка пожала плечами.
— Гостья, говоришь?
— Да.
— Ну раз гостья, тогда пошли!
Майор открыл перед девушкой дверь, и через две минуты она уже сидела в плюшевом кресле, отогреваясь.
— Замерзла?
— Ага.
— Чай будешь?
— Я есть не хочу.
Майор смотрел на нее открыто и думал о том, что она могла бы быть его дочерью и как это было бы чудесно.
— Фамилия моего отца — Петров, — как будто отгадала его мысли гостья.
— Да-да, — отозвался Погосян. — А имя?
— Митя. Дмитрий.
— Да нет же, твое!
— А-а, я не поняла. Жанна.
Майор посмотрел на часы.
— Однако уже половина десятого! Нужно к празднику готовиться.
— Да, — согласилась девушка. — Вам помочь?
— Сам. Мне и на стол-то ставить нечего. Гостей не ждал. Правда, шампанское имеется и торт маленький.
— Замечательно, — Жанна улыбнулась, и от ее улыбки на глаза милиционера почему-то навернулись слезы.
Погосян открыл холодильник и выставил на стол угощение. Затем снял форменный китель, расстегнул на рубашке верхнюю пуговицу и уселся на стул, откинувшись на спинку.
И вдруг он сказал:
— Я сегодня умру!
Она ничего не ответила и даже не поменялась в лице.
— Ты мне не веришь?
— Верю.
— У меня запущенный рак.
Она улыбнулась виновато.
— Вот ведь как!
Погосян откупорил бутылку шампанского, которое лишь слегка запузырилось из горлышка, плеснул в фужеры и открыл коробку с тортом.
— За жизнь! — Его рука, покрытая черным волосом, поднялась чересчур высоко, вознося фужер к потолку, что обозначало браваду. Он выпил до дна, затем не сдержался и рыгнул в ладонь.
— Прости, газировка!
Жанна лишь слегка пригубила напиток, осторожно сняла с торта орешек и положила его на язычок.
— Ненавижу смерть! — рыкнул Погосян. — Зачем жить, если твоя смерть не становится национальной трагедией?.. Ненавижу смерть!
— За что? — спросила девушка, заставив майора сделать удивленные глаза.
— Как за что? Смерть омерзительная штука! Она делает человека бессильным перед окружающим миром!
— Мне кажется, что вы не правы.
