Джан – Рандул.
В Ставке пожимали плечами: иначе как капризом больного человека такой подарок потомкам назвать было нельзя. До последнего момента наиболее реальным претендентом считался опытный военачальник и правитель князь Дондук-Даши из рода Хо-Урлюка, как и Дондук-Омбо – внук хана Аюки. В России – безвременье и разброд, что не может не отразиться и на окраинах. Ставить в такое время ханом десятилетнего мальчишку, до совершеннолетия которого управлять от его имени будет молодая своенравная мамаша некалмыцкого происхождения, – значит обречь Степь на распри и междоусобицы, которые могут иметь самые непредсказуемые последствия.
Однако неожиданным назначением наследника ханские капризы не ограничились. Куда-то бесследно канули сокровища, взятые в Турецком и Кавказских походах, о которых столько шушукались родичи, надеявшиеся получить в наследство хорошие доли. Ни о каком наследстве вообще речи не шло! Единолично утаить такое царица Джан не смогла бы, даже если бы очень хотела: воля была объявлена Совету нойонов в полном составе.
Оставалось с удивлением принять как данность: хан преподнес родичам двойной сюрприз. Не только дал им повод для междоусобиц, назначив своим преемником малолетнего ханыча, но и унес тайну своего клада в могилу…
Князья по своим владениям не разъезжались – как будто чего-то выжидали. После объявления монаршей воли отношение к незаконнорожденному изменилось, как по мановению волшебного жезла. Самые знатные родичи наперебой зазывали его в гости, высказывали соболезнования и щедро одаривали.
Возглавила список царица Джан: утречком другого дня после похорон от нее прибежали люди в слободу, просили быть непременно, без церемоний.
Разговаривали долго, беспредметно: правительница боялась выдать свои истинные намерения, верно оценив в пластунском сотнике умного врага, и потому беседа получилась ни о чем, но проникнута была показательной родственной приязнью и обещанием помочь во всех вопросах, каковые могут возникнуть.
– Теперь гляди – они все наперебой начнут мне в жопу дуть, – загадочно пообещал побратим Никите. – Только успевай подставлять…
Прав оказался сотник. После царицы родичи звали как по расписанию, не всегда даже соблюдая очередность в соответствии с рангом. О незаконном происхождении речь никто не заводил, зато все клялись в вечной дружбе, прозрачно намекали на несуразность ханской воли и вполне определенно заявляли: не слушай никого, примыкай ко мне, настоящий друг – только я! Остальные родичи – отъявленные мерзавцы и предатели, в любой момент всадят нож в спину.
Самым щедрым оказался князь Дондук-Даши, которого царственный родич так неожиданно обнес престолонаследием. Князь подарил Бокте две новые кибитки, четверку сменных лошадей, белую юрту, пятерых молоденьких наложниц и два бурдюка трофейного крымского вина. Предложил расквартироваться в его стане и в последующем откочевать в его владения.
– У орсов сейчас неразбериха, прочной головы нет. Никто тебя не хватится. Да и пора подумать о своей шкуре. Если наша черкешенка чего выкинет, с тебя первого спрос, как с аманата. Решай сам, племянник, ты багатур, тебе советовать не след…
Бокта над таким трогательным участием в своей судьбе только посмеивался. Вел себя странно: кочевать с влиятельным дядькой вроде и не собирался, но возвращаться в слободу тоже не торопился. С заставы они съехали в тот же день, поставили дареную юрту на краю стана Дондук-Даши, уложили в кибитки даренное родичами имущество и сутки напролет потихоньку развлекались с дареными наложницами, щедро сжигая неуемную энергию молодецких чресл.
Никита о причинах такого поведения побратима более не допытывался, но затылок чесал не раз, пытаясь понять, что же за всем этим кроется. Назойливым быть не хотелось – ежели ты воин, любопытство напрасно проявлять негоже: враз не ответили, в другой – не лезь. Однако от любопытства напустил на себя кручинный вид, будто его даже жаркие молодки не радуют да дареное крымское вино.
Бокта на деланую кручину побратимову внимание обратил, хмыкнул в усы.
– Поутру уложимся, – сообщил, выведя Никиту во двор, чтобы наложницы не слыхали. – Засветло потихоньку тронемся. Любо?
– Долго с барахлом, – посетовал Никита. – Полковник сказывал, в воскресенье на Астрахань конвой пойдет с реестром да доносами по обстановке. Кибитки с девками да поклажей попросили бы привезть, а сами одвуконь, а? Помчались бы как ветер, другого дня в слободе были б…
– А негоже нам – как ветер, – хмыкнул Бокта. – Да и не в ту сторону пойдем…
Ночью в ханской ставке несколько раз заводилась какая-то нехорошая возня, сопровождаемая невнятными криками и лязгом клинков. Было ль такое ранее – неизвестно, ночевали на заставе, а она сильно в стороне, где-то чего, глядишь, и недослышали. Когда случилась возня в первый раз, Никита вскочил, отпихнув двух гревших его наложниц, рванул из ножен даренную полковником саблю и принялся будить побратима.
– Ложись, спи, – сонным голосом посоветовал Бокта. – Мало ли кого гребут?
– Может, ну ее, юрту, пойдем ночевать на заставу? – тревожно прислушиваясь, сказал Никита. – Как ни то – свои, не выдадут…
– Вот как раз по ночи попрешься через Ставку – и попадешь, – резонно заметил Бокта. – Спи. То не про нашу душу гомон…
Гораздо засветло Никита запалил сальный светильник и растолкал всех собираться – так и не сомкнул глаз всю ночь, ждал напасти. Женщины только успели растопить дзоголому [36] под лепешки да запрячь лошадей в кибитки, как пожаловали незваные гости.
– Выйди, хозяин, поговорить надо, – сердито распорядилась плоская усатая рожа, возникшая во входном проеме юрты.
– То ж гвардейский десятник, что с Назаром нас брал! – севшим враз голосом прошептал Никита, хватаясь за саблю. – Что сказал?
– Говорить хочет. Ты не ходи, я сам…
Бокта оружия брать не стал, накинул доху и вышел без опаски. Никита побратима не послушал, тревожной тенью маячил сзади, держа руку на сабельной рукояти.
Незваные пришли с жирно чадящими факелами – было еще темно, на востоке едва серела скудная полоска рассвета, – стояли широким полукругом, числом поболее дюжины, оружные, в доспехе. Десятник стоял в центре, выступая от дюжины на пять шагов впереди, его охраняли двое рослых воинов.
Никита присмотрелся – так и есть, среди воинов были и ханские гвардейцы, что взяли их со слободы в полон. Сердечко нехорошо екнуло, скакнуло в живот и тотчас же вернулось обратно, опухнув от боевой злобы. Ежели сеча завяжется – первым делом рубить усатого десятника, потом двоих, что торчат обееручь от него. За это время Бокта успеет метнуться за саблей и даренными родичами пистолями. Ай, негоже как, зачем без оружия вышел?
– В путь собрался? – спросил десятник.
– Собрался. – Бокта хмыкнул. – Проводить пришел?
– Долг за тобой, – без обиняков бросил десятник. – За убитого нукера. Как можно ехать, не отдавши долг?
– Какой долг? – искренне удивился Бокта. – Повелитель простил мне долг! Ты же знаешь…
– Теперь хан Рандул – Повелитель, – грубо прервал десятник. – А что тебе простили – я не знаю. Сказать ты можешь все, что хочешь, ты ученый.
– Назар знает, – напомнил Бокта. – При Назаре было.
– Сейчас темно. – Десятник нехорошо осклабился и ткнул плетью в сторону Ставки. – Когда будет светлее, ты увидишь голову Назара на копье. Он умер, как подобает предателю.
– Назар?! – Бокта аж подпрыгнул от удивления. – Предатель?! Я не ослышался?
– Назар – предатель, – кивнул десятник и со значением сказал: – Теперь я – шидар кя. Долг – за тобой, сотник…
– По личному распоряжению Джан, – тотчас же смекнул Бокта. – Следят, значит! Верно хан сказал – все по его вышло…
