чокнувшись – сладкий, ядрёный, вкусный самогон. Правильно Галкина мать сделала, что коньяк и шампанское отправила в подпол.
– Так у вас их много... Галок-то?! – от удивления Виталя громко икнул.
– Да до фига! Каждый год по три свадьбы играю!
Гранкин глазами поискал Галку среди длинных рядов жующих и пьющих гостей, но не нашёл. Да и вообще, он одурел, опьянел, но не от выпитого, а от свежего воздуха и от запахов, несущихся со столов. Виталя стащил с себя пиджак, расслабил галстук и закатал рукава.
– Батя! Родной! – воскликнул он и обнял мужика за худые плечи. – За родителей! – крикнул он тост, и все гости стали вразнобой чокаться, улыбаться, смеяться и кричать «Горько!» Галки нигде не было, и Виталя поцеловал тестя в колючую щёку, отчего-то пахнущую навозом.
Раз десять гости кричали «Горько!» и каждый раз, не найдя Галки, Виталя припадал к этой жёсткой, пахучей щеке.
А потом были разудалые песни, их подхватывал свежий ветер и уносил далеко, туда, где виднелись холмы и лес. И пляски были вприсядку, да под гармошку, и прыжки через свирепый костёр, одним словом, это была настоящая свадьба, а не церемония. Только Галки нигде не было видно в её светлом праздничном платье с рукавами-фонариками.
– Слушай, батя, а где твоя дочь? – спросил Виталя у тестя, когда совсем стемнело, и часть гостей переселилась догуливать в дом. Самогонки они выпили много, но пьяным Виталя себя не чувствовал.
– Которая? – промычал пьяный в стельку мужик.
– На которой я сегодня женюсь!
– И на кой ты женишься? – возмутился мужик. – Все бабы – дуры!
– Моя не дура!
– Дура! Они до свадьбы это умеют скрывать! А как женишься – всё, хомут на шею и прощай свобода желаний. Знаешь, сколько раз я мог бы жениться?
– Сколько?
– Ни разу! Потому что девственность души своей берегу. Она, душа, у меня одна, и чужих женских рук не терпит!
– И у меня одна, и у меня не терпит, – пробормотал Гранкин и ещё сильнее расслабил цветастый галстук, словно пытаясь сорвать хомут, который накинула не него эта весёлая свадьба. Разговор показался ему мужским, откровенным и судьбоносным. Никто раньше с ним так не говорил, – про душу, про свадьбу, про женщин и про хомут.
– Что ж я наделал-то? – спросил у себя Виталя. – Что ж делать-то теперь, а?!
– Все бабы сволочи, – бубнил тесть, пытаясь из пустой бутыли вытрясти самогон.
– Все? – уточнил Гранкин.
– Все.
– Пойду, повешусь, – Гранкин повернулся и размашисто зашагал в сарай, в котором плотными рядами стояли поленницы дров, и высилась чёрная гора угля.
– И я с тобой! – побежал за ним тесть.
По дороге, они всем повстречавшимся гостям сообщали, что все бабы дуры, и от этого прискорбного факта нужно непременно повеситься. Они перерыли весь сарай, но верёвки нигде не нашли. Зато за рухнувшей поленницей дров обнаружили абсолютно полную бутыль самогона.
– Слышь, – сказал «батя», – я пока погожу вешаться.
– И я, – Виталя зубами выдрал из горла бутыли бумажную пробку.
– Жизнь – распрекрасная штука, – сказал кто-то из них, но кто – Виталя не понял.
Очнулся он от каких-то криков.
– Живой?! – кричала баба, сильно смахивающая на Галку, в светлом платье с рукавами-фонариками. – Живой!!! – Она хлестала его по щекам и волокла куда-то за ноги. – Мамаша, не удавился он, а просто напился!
Потом был сладкий дурманящий сон и пробуждение под звонкие петушиные крики. Виталя обнаружил себя на мягкой перине, на белоснежных простынях, абсолютно голым и почему-то счастливым. Галка сидела рядом с ним на самом краю кровати, что-то шила, и, время от времени косясь на него, с остервенением откусывала нитку.
– Гал, – дрожащим голосом начал Виталя, – это я с радости, Гал...
– Ирод, алкаш, шизофреник, скотина, козёл, – на одной ноте, без выражения сказала Галка, продолжая шить.
– Гал, а где ты была? Я всю свадьбу тебя искал!
– Сволочь, урод, выродок, пьяница, идиот. – Галка перекусила нитку и уставилась на него в упор. – Где была? А кто гостям жрачку таскал? Кто посуду мыл-убирал, не заметил? У нас тут прислуга не предусмотрена, не баре мы, да, мамаша?
Виталя только тут заметил, что по комнате снует мама – бросает на стол белую кружевную скатерть, одергивает её, ставит сверху какие-то чашечки, блюдечки, тарелочки, вазочки.
– Я это, Гал, с папой твоим знакомился! Беседовал там по душам, ну, и выпил самую малость...
– Папой?! – заорала Галка, вытаращив глаза. – Папой?! Каким таким папой, ирод?! Кто сказал тебе, что пастух деревенский, Венька-алкаш, мне папа?!! Да он на всех свадьбах и похоронах пьёт на халяву! Мой папа был лётчик, он геройски погиб, испытывая новый самолёт, да, мама?!! – Галка вдруг разрыдалась, размазывая крупные как горох слёзы по щекам кулаками.
– Да, доча, да, лётчик, да, погиб, – пробормотала мама, пряча глаза, и с особой тщательностью разглаживая какую-то морщинку на скатерти.
– Гал, – Виталя вскочил и, завернувшись по пояс в одеяло, прижал Галку к себе. – Гал, ну не плачь!
– Лётчик! – крикнула Галка, уткнувшись носом ему в плечо.
– Лётчик, лётчик! У меня, Гал, папа тоже лётчиком был и, представляешь, тоже геройски разбился, как только я народился! Поэтому я, Гал, в лётчики не пошёл. И в космонавты я не пошёл. Я, Гал, выбрал земную профессию, чтобы так не вовремя не разбиться!
Галка перестала рыдать, стояла тихо и дышала ему в плечо.
– Да лучше б ты в космонавты пошёл!
– Да почему?
– А космонавты не пьют! И лётчики тоже не пьют!
– Пьют, Гал, пьют! Потому и бьются.
– Чай, квас, молоко, рассол? – крикнула мама из кухни.
– Мне молоко, а космонавту рассол! – в ответ крикнула Галка.
– Да не, чай мне с вареньем, – смущённо возразил Гранкин.
– Рассол, рассол! – приказала Галка мамаше.
– Да ладно, Галка, тебе, – в ответ проорала мама уже из сеней. – Что ж это за мужик, который с горя не нахрюкается до поросячьего визга на собственной свадьбе?! Скажи спасибочки, что не повесился!
Галка отошла на шаг от Виталя и низко, в пол, поклонилась.
– Спасибочки, – с чувством сказала она.
Он уже почти подъезжал к высотному дому, где жила переводчица Ирина Петровна Склочевская, коллега Ады Львовны, с которой он предварительно договорился о встрече по телефону, как вдруг зазвонил мобильный. Виталя сбавил скорость и прижался к обочине.
– Алло! – крикнул он в трубку, не посмотрев на высветившийся на дисплее номер.
– Виталий Сергеевич, что у нас с делом?
– Каким таким делом? – испугался Виталя.
– На миллион! – завизжала трубка, и Гранкин только тогда сообразил, что это звонит Эльза Львовна.
– Меня чуть не убили, – трагически прошептал он.
– Вас?!
