широко улыбнуться почтенной публике.
– Тьфу, – сказала рядом какая-то бабушка, – гляди-ка ты, лицо на жопу натянула и лыбится, лыбится. Тьфу! Вот в наше время девушки были скромные, низко не наклонялися.
Вот тут-то Виталя и почувствовал на себе чей-то взгляд. Он оглянулся, стараясь казаться беспечным, но кругом были одинаково беззаботные лица, много лиц, очень много, так много, что в глазах зарябило и вычленить то единственное, которое буравило его взглядом, Виталя не смог. Но взгляд этот был, Гранкин ощущал его на себе физически, как если бы по нему скользила красная точка лазерного прицела, стараясь нащупать на теле жизненно важное место, чтоб уж сразить наверняка.
«Сработало, – без особой паники подумал он, – скандал в „Джокере“ сделал своё дело, сработало! Только что теперь делать-то?!»
Да, пожалуй, сначала нужно было подумать, что делать, если сработает, а уж потом действовать.
Пластический этюд завершился умопомрачительным па с участием пяти мужчин и трёх женщин.
– Тьфу, – снова плюнула рядом бабка, а остальной народ жиденько поаплодировал.
Музыка гремела, солнце сильно припекало голову, толпа весело гомонила. Виталя почувствовал себя неуютно. А ну как палить по нему снова начнут?! Оружие-то с глушителем, никто ничего не услышит. У Витали на лбу или на груди появится чёрная точка, он осядет на землю, и равнодушные ноги будут перешагивать через него. Все подумают, что перебрал просто парень, вот и свалился там, где стоял.
Спина взмокла, а между лопатками зачесалось. Чёрт его дёрнул на такой рискованный, необдуманный эксперимент. Просто он так упивался своим открытием, что любой ценой и немедленно решил получить подтверждение своей догадке.
В урне торчала газета «Коммерсант». Виталя выхватил её, развернул и занавесил лицо. А может, он заигрался в сыщика, и ему просто кажется, что за ним следят?! Нужно пробираться к машине. Он очень нелепо смотрится в этой подогретой пивом толпе с «Коммерсантом» в руках. Распихивая чужие спины, Виталя пошёл вперёд. Газету он на ходу привычными с детства движениями трансформировал в пилотку, которую немедленно водрузил на голову.
То ли двигался он в неправильном направлении, то ли людской водоворот придал ему ненужную траекторию, но Виталя вдруг очутился у самой сцены.
– А теперь, друзья, – крикнула горластая ведущая с деревянных подмостков, – для вас выступает замечательный, дружный, неунывающий коллектив...
– «Алая зорька»? – снизу громко спросил Виталя.
Ведущая стрельнула в него недовольным взглядом, замялась и крикнула:
– «Зоркая Алка»! Тьфу, «Алкая зорька», нет, «Трезвая зарка»...
– А-ла-я зорь-ка! – по слогам помог ей Гранкин.
На сцену, широко улыбаясь, плавно выкатились бабушки, все – в джинсовых юбочках и маечках с ненавязчивой информацией о «плохих девчонках».
И тут с Витали слетела пилотка. Можно было подумать, что её ветром сдуло, но ветра никакого не было. Пилотка упала к его ногам и он отчётливо увидел, маленькую зловещую дырочку в слове «Коммерсант».
Или это ему показалось? Проверять было некогда.
– Ложи-и-ись!!! – заорал Гранкин.
Бабки все как одна плюхнулись животами на пыльные доски. Народ благодарно захохотал, народу, как всегда, хотелось хлеба и зрелищ.
Одна из бабуль приподняла голову.
– Девки, вы чё? – спросила она. – У нас хореография не предусмотрена!
– Так приказывают, – подняла голову вторая.
– Не на плацу, чай, – ответила первая, резво поднялась и жестами стала подгонять подружек. Бабки стали подскакивать как семечки на сковородке и заученно выстраиваться в три ряда. Последний ряд становился на невысокую скамеечку.
Виталя заметался перед сценой как заяц, попавший ночью в свет фар – и удрать надо, да из световой дорожки не выскочишь. Что делать?! В него палят из толпы, назад пути нет, впереди – сцена, и снова эти бабушки, бабушки, бабушки, одна из которых непременно в нём признает преступника. Что хуже – пуля убийцы, или дальнозоркий глаз поющей старушки?
– Песня! – крикнула бабка, которая была категорически против всякой хореографии. – Исполняется нами впервые!
Витале пришла вдруг в голову блестящая мысль, что единственный способ обмануть преследователя и спастись от всевидящих бабок – это внедриться в дружный коллектив «Алой зорьки». Какой дурак будет палить в хор, выступающий перед многочисленной публикой? Шансов попасть никаких. А бабки вблизи его не узнают, дальнозоркость – паршивая штука.
Гранкин бросился туда, где сбоку на сцену шла крутая деревянная лестница. На ходу он выхватил из кармана огромный клетчатый носовой платок (в своё время Галка купила ему дюжину таких платков, объяснив их размеры лаконичным «стирать можно реже») и по-старушечьи повязал его на голове, затянув под подбородком трогательный узелок. По дороге ему попался стол, застеленный клетчатой скатертью, он рывком сдёрнул эту скатерть и на быструю руку соорудил себе юбку, обвязав себя вокруг пояса толстой тканью с бахромой. Костюмчик получился, что надо – с точным повторением квадратно-клетчатой геометрии. Он взлетел на сцену, почти не коснувшись ступенек, и в два прыжка очутился в центре третьего ряда, плечами раздвинув старушек.
«Ну что, получил?» – со злорадством подумал Виталя, обращаясь к невидимому преследователю.
Толпа громыхнула хохотом: кто-то стонал, кто-то визжал, кто-то свистел и топал ногами, – равнодушных не было.
Бабки пели незнакомую песню. Гранкин слов не знал, поэтому стал просто беззвучно раскрывать рот.
– Безобразная Эльза —
Королева флирта[9] , – разудало вопили старушки. На Виталино вторжение они почему-то не обратили никакого внимания.
– С банкой чистого спирта
Я иду к тебе, – пели они.
Неожиданно у Гранкина зазвонил мобильный. Электронная мелодия разрушала магию живого пения, сбивала с ритма. Гранкин растерялся и с удвоенной силой стал раскрывать рот.
– Подруга, у тебя сотик пиликает, – пихнула его в бок соседка-старушка. – Возьми, а то может внуки набедокурили. Я когда на прошлом выступлении пела, мои лошадь домой привели и учили её через диван прыгать.
– Как лошадь? – удивился Виталя. – Где они её взяли-то? – ему удалось перекричать хор.
– Паслась бесхозная вдоль дороги! Мы до сих пор хозяев найти не можем, так и прыгает через диван!
Толпу посетил новый приступ истеричного хохота.
– Ведь мы живём для того, чтобы завтра сдо-о-о-хнуть!
Лай-ла-а! Лай-ла-ла! – пела «Алая зорька».
Гранкин глянул на дисплей, там высветился рабочий номер Петровича.
– Алло! – упавшим голосом ответил Виталя.
Вальс Мендельсона
– Празднуем? – весело крикнул Петрович в ухо. – Песни поём? Ай, молодца! А работать кто будет? К тебе народ с больными животинами косяками прёт, а у тебя дверь на замке! И тогда все прямиком ко мне направляются. Вчера обезьяну с поносом притащили, она мне весь кабинет уделала! – Это был прежний Петрович, добрый, весёлый, с плоскими шутками.
– А я... того... в декретно-творческом отпуске, – смущённо начал Виталя.
– Песни в женском коллективе поёшь?! Правильно делаешь. Ты там спляши ещё! Грабителей, которые Сандипа ограбили, вчера поймали!
– Как? – заорал Виталя. – Где поймали? Как поймали?
Бабки пели, солнце пекло, народ хохотал до колик – первые ряды в лёжку лежали у сцены. Представление всем нравилось – и зрителям и выступающим.
