ждет, когда я вернусь, а Хася в комнате на диване лежит. Маня глухая, а Хася слышит хорошо, но не ходит! Вообще-то, они дружат, но когда выпьют, всегда ругаются.
– Манька, мать твою растудыть, дверь открой!! – заорала Хася из комнаты. – Отвори, а то с голодухи помрем, и глоток вина никто не нальеть перед смертью!!!
– Ты мою маму не трожь, проститутка египетская!!
– Етить тебя тудысь, тудысь и сюдысь!!!
– Кудысь-кудысь?!!
– Шла бы ты в жопень, старая, и чтоб было тебе там душно, тесно и грязно! А по дороге, открыла б ты дверь! У меня памперсок промок, я вина-то сколь выпила!!
– Сука ты пьяная!
– Дундрынь глухая!
Я нажала кнопку звонка и стала трезвонить, не переставая.
– Бесполезно, – сказала Анжела. – Маня звонок вообще никогда не слышит.
– Но ведь слышит же она, что Хася ей отвечает! – возмутилась я.
– Всегда так, я и сама не пойму, отчего это, – пожала Анжела плечами и опять начала долбить ногой в дверь. – Я им мороженое купила, растаяло уже. – Она кивнула на тканевую авоську, стоявшую на полу, под которой расплылась белая лужа.
– Эй, бабульки, вам мороженое купили, тает уже! – крикнула я в замочную скважину.
– М...да ты старая! – совсем рядом проорал Манин голос.
– Ой! – отшатнулась я от двери.
– Это я-то старая? – донеслось из комнаты. – Ах ты, калоша жеваная! Да я на два часа моложе тебя!!
– Ты?!
– Я!!
– А кто из нас в обоссанном памперсоне лежит?
– Да лучше я буду в мокром памперсоне лежать, чем дундрынью глухой на табуретке в коридоре сидеть! У меня слух!! И голос!! Ой, цвететь кали-ина, в поле у-у ручья, ять! Парня молодо-ого, по-олюбила я...
– Ять! Парня полюбила, на свою беду-у...
– Ять! Трам-пам-пам-пам, слов ять не найду!!
– Вино, видно, крепленое было, – схватилась Анжела за голову. – Господи, как перед соседями стыдно- то!
– Слушай, надо спасателей вызывать, они дверь откроют.
– Да не ездят они уже к нам! Говорят, сами разбирайтесь. Я их раньше по два раза на дню вызывала! Последний раз, когда Маня белье на балконе вешала. Оступилась она и наружу выпала, но за веревки зацепилась и держалась мертвой хваткой, пока спасы не приехали. Ехали они двадцать минут по пробкам, так она все это время частушки матерные на весь двор распевала. Спасатели приехали, а тут полный двор народа, все ржут и фотоаппаратами щелкают. А Хася недавно за батарею бутылку пива припрятала, чтоб с Маней не делиться. Так вот, хотела потихоньку достать, руку между звеньев просунула, а обратно вытащить не может ни с пивом, ни без пива. Рука отекла, болит, Хася ругается, на чем свет стоит, Маня хохочет как умалишенная. Спасы приехали, стали батарею резать, да бутылку пива нечаянно разбили. Хася так материлась, что спасатели, мужики молодые, красные стали. Все, говорят, больше к вам не поедем. Сами со своими хулиганками разбирайтесь! – Она снова с обреченной усталостью начала колотить ногой в дверь. Можно было, конечно, расспросить Анжелу прямо здесь и уйти, но бросить ее в таком положении я не могла.
– Отворь калитку-то! – орала из комнаты Хася. – Анжелка пришла, жрать принесла!
– Пасть закрой! – кричала со своей табуреточки Маня.
– А давай постучимся к верхним соседям и попросимся через балкон к тебе в квартиру залезть!
– Ой! Я совсем не умею лазить!
– Я умею, – заверила я ее. – Тут какой этаж? Всего второй. Так я с третьего по балкону спущусь, и если балконная дверь у тебя открыта, зайду в квартиру и открою дверь! Я так много раз делала, когда ключ от своей квартиры теряла. Я тоже на втором этаже живу.
– Ой! – Анжела молитвенно сложила руки. – Правда?! У нас балкон всегда нараспашку, бабки вечно комнату проветривают «от микробов».
Через пять минут я уже висела на высоте третьего этажа и, под улюлюканье дворовых мальчишек, ногой нащупывала балконные перила внизу.
«И зачем я в это ввязалась?!» – мелькнула мысль, когда я кулем свалилась на грядку укропа, росшую в деревянном ящичке.
– Глянь, Манюнь, выпила всего ничего, а девочки сисястые в глазах! Шалава какая-то ногастая через балкон залетела, укроп твой помяла на ...! – заголосила старушка в бигудях, возлежащая на диване среди груды ярких подушек.
– Брысь на, отродье летучее на, мымра белобрысая на, дылда патлатая на! – В комнату влетела старушка в цветастом передничке поверх спортивного костюма и с газетной пилоткой на голове. Седые космы торчали из-под пилотки веером, в руках она сжимала штуку с резиновым наконечником, которой принято чистить сантехнику. – Ой, Хаська, халда ты старая в памперсоне, – вдруг пробормотала она, – да это ж Аська Басова, мать твою! Королевна! Краса России! Ведущая нашей любимой телепрограммы «Девушки, на абордаж!» Ой! Ай! Ну, на!!
– Растудыть твою, Аська, мать в тудысь, тудысь и сюдысь!!! – любовно пробормотала старушка в бигудях, лежавшая на диване, и приветственно помахала мне морщинистой рукой. – Чего ж ты через укроп- то заходишь?! Неужто мы б тебя в дверь не пустили?!!
Через пять минут мы сидели с Анжелой на маленькой кухне и пили чай.
Хася и Маня, заполучив мой автограф, йогурты, шоколад и печенье в красивой металлической банке тихонько переругивались в гостиной. Они обещали нам не мешать и громко не материться.
– Спасибо, Ася, по гроб жизни тебе обязана. Жаль, сразу тебя не узнала, – устало сказала Анжела, разливая по чашкам свежезаваренный чай. – Рассказывай, зачем пришла в мой сумасшедший дом.
– Ты с бабками одна живешь?
– Да нет, муж у меня есть. Но символический, приходящий. Появится, деньги сунет, и нет его! А тут и вовсе пропал: ни денег, ни мужа! – Она с аппетитом начала есть ромовую бабу.
– Вы с Лавочкиным женаты?
– Да. Уже целых три года. Сначала мы жили нормально, Славка каждый день домой приходил, и ночевал дома, а потом... – Анжела махнула рукой. – Как в фитнес-клуб устроился, все, кончилась наша счастливая жизнь. Девушки туда ходят стройные, не то, что я, – она похлопала себя по бокам и взяла еще одну ромовую бабу. – Три недели – ни слуху ни духу! Я даже на работу к нему съездила, но там ничего не знают, грозятся за прогулы уволить. Что делать, не знаю! Пенсии бабушек все на них и уходят – папмерсы- шмаперсы, пиво, лекарство. За квартиру надо платить, телефон за неуплату выключили, за детский садик долг за два месяца. Э-эх! – Она вздохнула и с тоской посмотрела на еще одну бабу, не решаясь съесть и ее.
– Что?! У вас еще и ребенок?
– Да, девочка. Верочка. Ей два с половиной года, она сейчас у мамы моей гостит.
– Ну и скотина же этот Лавочкин, – вырвалось у меня.
– А что, он и тебе ребенка заделал? – Анжела с любопытством уставилась на мой живот.
– Да нет же! Я ищу его совсем по другому поводу.
Я вдруг почувствовала к этой уютной, улыбчивой Анжеле такое искреннее расположение, такую женскую с ней солидарность, что... взяла вдруг да выложила ей про то, как мне надоело быть просто красавицей, как я долго никого не любила, а потом взяла, да влюбилась на улице в Жуля, как устроилась к нему на работу, а потом помирала от скуки, забросив работу на телевидении, и про Бубона ей рассказала, и про свою любимую улицу Патриотическую, и про обрушившиеся вдруг проблемы, среди которых был пропавший невесть куда Лавочкин и следователь Педоренко, который упорно хотел увязать ограбление
