может, завтра?
13. Мне кажется, за мной следят, уважаемый.
14. Вам непременно нужно дожить до следующего заседания.
15. Родина превыше всего.
16. Черные люди.
17. Я бы хотела дарить свои фотографии с разными надписями и пожеланиями всяким едва знакомым людям.
18. Я была несчастна тогда, но сейчас, из моего теперешнего несчастья, мне кажется, я была очень счастливой.
19. В моей голове поселилась добрая, но тупая вата, я осталась без крайностей.
20. Мой стиль – все непоследовательно и вздохами.
21. Как я счастлива, как я счастлива, как я счастлива.
22. И никто тогда не подал мне руки и не пожалел, и не улыбнулся, хоть я так старался!
Множество черно-белых фотографий с лицами: портреты, документальные или любительские, в профиль или просто смотрящие в упор… Некоторые портреты сдвоенные, смотрят два лица, прижавшись щека к щеке, или в друг друга в профиль.
Голос: От этих людей уже не избавиться никогда, когда закрываешь глаза.
(На этих фразах проходят титры.)
Посередине комнаты стоит женщина в белом. Она вытягивает руки ладонями вперед и вдруг взлетает метра на полтора от пола, зависает, из рук ее исходят лучи. На ресницах, под глазами у нее – иней, окна и стены в комнате тоже зарастают инеем. Конец сна.
Зима в Москве. Бой курантов на Кремлевской площади. Ночь. Вьюга. (Несколько планов переулков.)
В переулках, недалеко от Красной площади, – ресторан. Ветер рвет афишу, на которой изображена блондинка в сверкающем платье с микрофоном.
Вот она, Маргарита, после песни спускается со сцены неверными шагами. На секунду заходит в гримерную, забирает пальто. Идет по узкому коридору. Ее заносит, плечом протирает стену. Проходит мимо кабинета директора, на табличке сего фамилией с отвалившейся последней буквой «с»: «Директор М. А. Богу…»
– Что же ты гаснешь и гаснешь, дорогая? – обращается к сигарете. Сигарета начинает гореть опять.
Телефонный звонок. Рита в своей квартире, проснулась на кровати между шкафом и стеной. Нашарила телефон. Кровать узкая, как монашенская. Пол под ней усыпан множеством газет, там же стоят несколько пустых чашек и стаканов.
Рита (в трубку): Алле…
Женский голос: Рива?!! Рива, это ты?
Рита: Нет, это не Рива…
Женский голос: Рива, скажи, что это ты!
Рита: А кто вы?
Женский голос: Это я, твоя мама!
Рита (пауза, потом говорит вежливо-уважительно): А… Здравствуйте. Это я, Рита, вашей Ривы подруга, но ее тут нет, а что случилось?
Молчание.
Рита: Алле!..
Женский голос: Как у вас похожи голоса, даже обманулось материнское сердце!..
Рита: Что вы… Спасибо.
Женский голос: Это правда, не ты, Ривочка?
Рита: Это правда. Я не Рива. Правда.
Женский молящий голос: Рита, девочка моя Рива ушла три дня назад в булочную и не вернулась, может, она звонила вам?
Рита: Я не видела ее два месяца с тех пор, как она уехала на родину… К вам.
Голос заплакал: Убили мою девочку, уже прошло три дня… – И связь прервалась.
Рита спустила ноги на зашуршавшие газеты, покатилась пустая бутылка.
Железнодорожный вокзал этой же ночью. Рита стояла у головного вагона, когда грязный поезд причалил к платформе. Рива, девушка лет двадцати пяти, появилась среди последних пассажиров. Подпрыгивающей походкой как-то набок и наискось она прошла мимо. Ростом почти вполовину ниже Риты, в руках – только прозрачная сетка, набитая палками копченой колбасы. Еще сбоку блестели ключи. Лицо трагическое, шагами она не попадала в такт толпе. Странность добавляли домашние туфли на ногах в сочетании со старомодной норковой шубой.
– Рива! – Рита радостно позвала. Та вздрогнула, медленно разворачиваясь к ней. – Здра-вствуй-те!
– О, Рита… (Нерадостно, голосом интеллигентной девушки.) Что ты здесь делаешь, Рита?
– Я вычислила тебя!
– Как ты узнала… я никого не предупреждала. Тут вообще такая история… (Возвращается потерянное выражение лица.)
– Твоя мама позвонила и сказала, что ты пропала три дня назад.
– Да?!! (Пронзительный голос и пронзительный взгляд.)
– Я сразу подумала, что поезд от твоего города идет как раз три дня, и вычислила тебя! А твоя мама думает, что тебя убили.
– О, не напоминай мне, а то я сейчас умру.
Рита дает подруге сигарету, огонь. Та жадно затягивается.
Идут. Их разговор:
Рива: У меня с собой только паспорт и деньги. Я всем сказала дома, что пошла за хлебом, а сама взяла все деньги из шкатулки… Вот, вышла в тапках, еще сама точно не зная, что со мной будет. Ах!.. А сама я пошла на вокзал. Это было как наваждение. И как раз в те полчаса, что я там оказалась, отходил поезд на Москву. Я купила билет, причем я купила все купе, чтобы меня никто не спрашивал… чтобы быть совсем одной! Мне стало ужасно уже часа через три, когда поезд разогнался и не было никакой возможности ни сойти с него, ни позвонить… Он не сделал ни одной остановки более пяти минут!!! На одной станции я только успела бросить телефонистке в окошечко номер мамы и деньги, чтобы позвонила… Что ей стоило позвонить!..
Рита: Она не позвонила.
Рива (словно оправдываясь): …А поезд имел такие короткие остановки, и не успевала позвонить ни на одной станции. Я сидела одна в этом купе и куда- то ехала-ехала-ехала!..
Рита: Ты же уже пропадала два раза, может, мама привыкла… (Пытаясь утешить.) Наверно, ты знала, что поедешь, потому и надела эту шубу.
Рива: Это мамина… Она ее только один раз надела, чтобы не завидовали. Видно, что старый фасон?
Рита: Ты решила вернуться к нему?
Та молчит.
Рита: Он уже один раз погубил тебя!
Рива: Я сама от него ушла.
Рита (показывая на колбасу): А это что, все ему? Он же и так стал толстый! Я его тут недавно видела – он даже не поздоровался. А до этого я его видела, он так насмешливо разговаривал со мной. «Не понимаю, – все время говорил мне, – не понимаю твою жизнь…» А сам рассказывал, как его нанимают воры стоять под домом, как водителя, пока они выносят вещи, а он делает вид, что не понимает.
Рива: Да?.. (Пауза.) В поезде не знала, какие подарки купить… пополам разделю, половину – тебе, половину… его маме, она хорошая и живет в бедности, гордая… Хочешь, возьми всю колбасу?
Неожиданно чужая женщина подошла к ним сбоку, как из-под платформы вылезла, и стала предлагать пирожки.
– С мясом, – сказала она. – Покупайте пирожки с мясом!
– А у вас нет с яблоками? – спросила Рита.
– Вот с мясом хорошие же!
– Да я не хочу с мясом, у меня и так все горит внутри. Они хотели пройти мимо.
– А вы не сдаете квартиру? – Проницательно и целеустремленно спросила продавщица.
– Нет, не сдаю. А что, похоже, что я сдаю квартиру? – спросила Рита.
Продавщица: А что-то мне показалось, что вы сдаете комнату?!!
Рита: Нет, не сдаю. И никогда не сдавала.
Продавщица: Вы же здесь где-то неподалеку живете?
Рита: Да. Вон мои окна можно увидеть в том доме. Но я не сдаю квартиру. Почему вы решили, что я сдаю?
Продавщица: Моей дочери с мужем так нужна комната, чтобы недорого!
Рита: Нет, я не сдаю.
Продавщица: Может, сдадите? (Заканючила.)
– Не нойте, женщина, не нойте!.. – приструнила ее Рива.
Продавщица помолчала, опять начала: У меня есть шторы, вам не нужны шторы дешевые?
Рита: А стаканы, высокие, из белого хрусталя, на свадьбу у вас есть?
Рива: На какую свадьбу? Ты женишься?
Рита: Да. Я тебе сейчас все расскажу.
Продавщица: Есть. Завтра могу принести. В это же время. Я на этом месте каждую ночь.
Рива: А какого цвета шторы, не пронзительно-древесно-коричневые, чтобы были теплого цвета?
Продавщица: Я своей родной сестре купила – ее город как раз пасмурный, всегда дожди, и я купила ей «согревающие».
Рива: Какой цвет?
Рита (осуждающе): Это ты ему хочешь? Я так против!
Продавщица: Такой… желтый, как будто в комнату вошло солнышко!
Рива: Нет, наоборот, хочется, чтобы они отгораживали от солнца!
Продавщица: Дайте мне свой телефон. Мне не разрешают давать свой телефон. Давайте вы свой. И я вам позвоню!
Рита: А кто вам не разрешает?
Продавщица: Мои хозяева мне не разрешают. Не мой телефон, не могу дать.
Рита написала ей свой номер телефона. Та, тяжело вздыхая, отошла.
Рита (неуспокоенно): Неужели у меня такой образ, будто я сдаю комнаты? – И откусила пирожок. – Эй, смотри, у меня внутри пирожка стекло, а у тебя?
Рива: Плюнь-плюнь!
Рита послушно плюнула на платформу осколок зеленого бутылочного стекла – разбившись, зазвенел. Продавщица пропала.
Рива (выплевывая свой чебурек): Они все набиты стеклом!
Рита: Не надо было ей давать телефон!
Девушки обошли вокзал и завернули за угол, где двое мужчин, один в засаленном белом халате и другой – просто в гражданском, пронесли мимо них носилки с телом, покрытым белой простыней. Видны были худые нестарые ноги.
– Какие бедные у него ботинки, – сказала Рива.
Ветер приподнял несвежую простыню, показав худой живот.
Рита: Худой – мало ел. И непожилой-немолодой, и бедно одетый…
Рива: Нет, все-таки молодой!..
Ветер сильнее дернул, и они увидели, что у тела не было еще и головы.
Рита (сочувствуя, пронзительно): А где его голова?
Тот, что был в конце носилок, с пронзительным взглядом, спросил ее:
– Тебе это
