выше, вместе со стариком лежал еще и пожилой крепкий мужчина в норковой шапке и ботинках. Шапка была надвинута на глаза. Под столом у окна на специально подстеленном матрасе лежал какой-то молодой парень с широкими черными бровями, с открытым ртом. Рита зашла на кухню.
– Кто это под столом лежит? – спросила она у Гоги. – Это не друг Михаила?
– Представь, – сказал он, потирая нос, – это сын того, что спит рядом со стариком.
– А кто спит со стариком?
– Он – вор в законе, – сказал Гога уважительно. – Представь, он говорит, пускай мой сын лучше со мной, при мне колется, чем он будет где-то без меня убивать себя.
Рита задумалась.
– А старик – хозяин квартиры, это я у него снимаю комнату. Сегодня надавал ему липких, – весело рассказывал Гога.
– Побил?
– Пришел, только я ему дал сегодня деньги на еду, а он напился и устроил здесь!.. Сейчас тихий, спит и спит целый день. – Подумал. Встал у окна, вглядываясь в ночь. – Вот жду… Скоро и меня, наверно, заберут.
– Да ты что?
– Да. Всех моих уже забрали, а мне передали, что за мной следят.
– А есть сейчас, за что? Ты же ничего не делаешь, ты же вот… болеешь? Когда же ты успеваешь? На криминал нужно время!
– Это все за старое, – сказал Гога, плоскогубцами он снял железную розетку с конфорки, и оттуда рванул столб красного огня.
Рита вышла в комнату, села у окна. Вдруг в уголке она увидела еще двоих, сидели они тихо-тихо за столом, перед бутылкой, ни единого слова не говоря друг другу – молодая, красивая, но уже, видно, пьющая девушка в домашнем халатике вместе с влюбленным в нее мужчиной. Появился Гога.
– Кто эта девушка? – спросила Рита.
– Эти ходят к деду. Не ко мне. У нас разные гости. Многим моим друзьям эта девушка нравилась, хотели ей помочь, влюблялись в нее, все равно она пьет и пьет, приходит каждый день к деду. Уже пахнуть плохо стала…
Девушка подняла на него глаза.
Прошли в отдельную комнатку – Гогины покои. Ровно посередине стены висел бумажный плакат со свежими фруктами. Сели под нее за стол. На лицо Гоги попадал яркий свет от лампы.
– Боже! – сказала она ему. – Как изменилось твое лицо!!! – Оно у него налилось как будто новым объемом, словно наложили маску из теста. Его шатнуло вбок. Вдруг открылась дверца шкафа, показывая ему его же отражение.
– Да, – строго сказал Гога, увидев себя. – Постарело.
Вдруг в пустом шкафу за зеркалом зашуршало и затихло.
– А сегодня меня при облаве поймали, посмотрели здесь, – он показал на внутреннюю сторону руки, – а там же у меня вообще вен нет! И отпустили! – И он усмехнулся, закрывая глаза.
– Сейчас нормальное лицо стало, – сказала Рита.
– Спасибо, – отозвался он.
– А я сегодня еще сильнее упала на дно, – начала она, – везде ухудшение, ухудшение, ухудшение. Все тебя отвергают. Я даже знаю признаки: собаки начинают увязываться и кусаться, дети на улице обзываются или толкают или деньги хотят от тебя, начинаешь чаще падать, спотыкаться, пользу отечеству не приносить, деньги не присоединяются к тебе, а наоборот, а если кто и любит тебя, то сам в еще большей беде, чем ты. Таких осуждают, никакая из Богинь их не бережет, нам нужна свежая Богиня… Что ты думаешь?
Он задумался:
– Так сложно, Рита… Будут деньги, куплю сахар к чаю.
Она потянула к себе сумочку, которую всегда таскала в такой обстановке у себя на плече по всем комнатам, достала, порывшись, и протянула ему несколько купюр:
–На!
Он взял только две бумажки денег. Кинул в пустой ящик стола, в котором забегал крупный таракан.
– Представляешь, как это стало дорого сейчас. А раньше! Как хорошо было раньше! Приезжаешь на рынок, а там уже стоят, и не один, а несколько сразу продавцов!.. И прямо там же, на воздухе!.. А сейчас купил, еле поймал, они боятся всего, сделал, и все – вода! Воду продают! Надо теперь идти, искать, искать, бить его, если найдешь, деньги или лекарство забирать, а можешь и не найти его!
– Кого?
– Ну, кто продает! А раньше у меня был свой, к нему сразу и подходишь, а он ждет меня…
Он пошел к зеркальному платяному шкафу, открыл одну его половинку, с полки снял заварной чайник, сахарницу, две чашки. В углу шкафа кто-то завозился. Это была ручная крыса.
– Это моя крыса. Ждал на рынке долго одного и купил ее. Рита спросила:
– Как ее зовут?
Гога немного задумался.
– Крыса.
Стали пить чай.
– Уже рассвет. Поеду, что ли, – сказала Рита, грустно вспоминая Михаила. Рассматривая руку, добавила: – При утреннем свете все по-другому.
– Куда ты поедешь? Давай поболтаем. А спать не хочешь? Отоспись, потом поедешь.
– Нет, – сказала она, – нет… спасибо, ты ведь почти и не знаешь меня.
– Нет, я помню тебя.
Они стали смотреть на «фруктовую» картину над столом.
– Жалко, нет у тебя лимона, – сказала она. – Вот на картине он есть.
– Да, – сказал Гога. – Я долго разглядывал все фрукты, вот это лимон, это яблоко, а вот это что, не пойму?
Оба они стали вглядываться.
– Да, я тоже что-то не пойму. Похоже на молодую картошку, но и не похоже тоже… Брак, наверно. – И тут она оживилась. – А что ты, скажи, подумал про меня, когда я пришла с Господином, думал, кто я, я ведь не кололась… Помнишь, когда мы в первый раз познакомились? Ты мне еще сказал, где я вас мог видеть?
– Представь, – он закурил, – у меня… короче, было плохо, ничего такого не подумал.
– Понравилась я тебе или нет? Он пожал плечами.
– Сколько же ты должен работать для лекарства?
– Я ни дня в своей жизни не работал! – гордо сказал он. – И никогда не буду работать!
– Это что, у тебя протест? – удивилась она, не понимая специфику данного заявления.
Он стал стелить чистую постель. Лег к стене. Она на самом-самом краешке. Оба не раздевались. Закаркали вороны – утро. Встала. Оделась. Он очнулся.
– Ты что, уходишь?
– Да, – прошептала она.
– Ты ненормальная, – сказал он, тяжело вставая.
– Да…
– Мы так и не поговорили с тобой, про Новую Богиню, чем ты там занимаешься, что думаешь, а?
Он пошел за ней, провожая ее.
Вор в законе, седой здоровый мужчина, шевельнулся на широкой приподнятой лежанке и сказал:
– Слышь, не нужна тебе одна вещица?
– Какая? – спросила Рита.
Тот, не вставая, достал из кармана носовой платок, развинтил его и поднес к их глазам золотую брошку, но чудовищную по своему содержанию: какой- то мышонок с глазами-изумрудами и тельцем, покрытым серой эмалью и вкраплениями бриллиантов!
– Бриллианты, вещь тяжелая, из золота, вещь штучная! Такой второй в мире нет! Если ты хочешь себе, тебе отдам дешевле.
– Жалко, – сказала Рита, – столько бриллиантов потрачено на это…
– Не, ей не надо, видно, – сказал Гога. – Ты спи, Семеныч.
Тот спрятал опять в карман платок, не меняя статичной позы на спине, нога на ноге, в начищенных стариковских сапогах, руки на свитерном животе.
– А цепочки принести, посмотришь? – спросил он.
– Спасибо, – сказала Рита, а уже в коридоре прибавила: – Такой старый и тоже колется, да?
Когда она уже вышла за дверь, Гога в щель ей сказал:
– Представь, каково мне было тяжело лежать рядом с тобой и не прикасаться к тебе? – Он засмеялся.
Она вспомнила и достала из сумки пакет:
– Забыла, я принесла тебе рубашку, новая совсем. Хотела подкупить тебя, чтобы пустил. А ты так пустил.
– Спасибо, – сказал Гога, стесняясь, взял пакет, не разворачивая его. – Резко мне нельзя бросать, можно умереть.
– Боишься умереть, да?
– Я еще молодой. Хочу еще хорошо пожить. Что сказать этому парню? – вспомнил он.
– Что я ждала его, ждала…
На остановке остановилась, ожидая автобуса. Рядом стоял ребенок, непонятно какого пола, с женщиной. Он вдруг ни с того ни с сего плюнул Рите на пальто. Рита отошла, тогда ребенок напрягся и опять, стараясь попасть на расстоянии, плюнул в нее. Женщина стояла, отвернувшись, трагически курила и смотрела вдаль. Рита пошла по дороге. Ребенок смотрел ей вслед.
Через пять минут после ее возвращения домой – звонок в дверь. На пороге стояла Рива, почему-то в мокрой шубе и блестящем Ритином концертном платье, которое ей велико и волочится отдельно и помимо… Лицо смертельно усталое. Она прошла в комнату, сначала кинула на нее Ритин пистолет (Рита вскрикивает, схватив пистолет), скинула шубу.
– Он не поймал пулю телом, – сказала Рива.
– Пуля такая маленькая, – заговорила Рита, ощупывая пистолет, – мир огромен, ее, конечно, унесло вбок от этого урода. Но ты же плохо видишь, как ты могла пойти без меня?!!
Рива: Я попала… в эту… как ее, в визитку его! Рита: О Боже, куда?
Рива: В визитку его, ну, помнишь, в такую дурацкую сумочку, которую он все время крутил на руке. С документами.
Рита: А-ах!..
Рива: …Я не стала его убивать. Я дала выстрел поверх его головы. Давай подожжем его хозяйство, я знаю, где стоит его свиноферма.
Рита: У него – свиноферма?!!
Рива: Я пришла к нему домой. Села за стол. А в соседней комнате у него, оказывается, жена! А он берет трусы с батареи и вытирает ими стол передо мной и говорит: «Чистые! Чистые!..»
Рива замолчала, повернулась спиной – все платье сзади у нее было в крови.
Рита опять вскрикнула.
Рива (повернувшись в профиль и скосив на нее темные глаза, сказала страшным голосом, как Медея): Я продала все нательные драгоценности… мамино кольцо… и убила его ребенка.
Рита поет в ресторане. Двери раскрыты на улицу – видно, еще яркий день.
Мимо медленно проехал трамвай.
Рива сидит за столиком у сцены и оглядывает
