Я вдруг понял, что это ребенок пытался вытащить меня из окошка за ноги, а я лягнул его.
– И старший сын пропал, где он?
Наверное, парень в кладовке до сих пор сидит тихо. На его месте я бы тоже так сделал.
Я понял, что Яков не будет стрелять, вытащил из кармана «Магнум» и приказал цыгану:
– Оружие, наркотики, все ... сдать!
Яков бросил автомат к моим ногам. Беда уставилась на меня так, будто видела впервые. Вернее, уставилась на мой «Магнум». Я уже стал потихоньку привыкать, что он мой. Она подхватила «калаша» с видимым удовольствием.
– Остальное все в доме, – обреченно сказал цыган и вышел из летней кухни.
Кажется, на улице стало теплее, и снег повалил хлопьями. Беда ступила за дверь и провалилась по щиколотку в белый пушистый ковер. Наверное, она простынет в своих тапках, и мне придется растирать ее длиннющее тело водкой. Нет, просто дам ей аспирин, дешевле обойдется.
У парадных дверей стояла женщина в длинной юбке и в голос рыдала. За плечи ее тряс какой-то мужик, и по камуфляжным штанам я понял, что это Александр Григорьевич. У ворот возвышался детина с ружьем в руках, увидев нас, он заорал:
– Оружие на пол, руки за голову, всем лежать, стоять и не двигаться!
Он так истошно орал, что даже собаки перестали брехать. Я с удивлением признал в нем Женьку Возлюбленного и от удивления раскрыл рот, ловя челюстью хлопья снега.
Цыган плашмя упал на землю, заложил руки за голову и замер. Тетка в руках у Плюшко зашлась новым приступом рыданий.
– Я же говорила, что вы окружены! Я же говорила, что не последний человек в городе! – заорала Беда и потрясла «калашом» над головой.
Я подскочил к Женьке. В руках у него была какая-то палка, и он старательно изображал, что это ружье. Рожа у него была... страшная у него была рожа, и даже в темноте почему-то было видно, что зеленая.
– Ты как здесь?
– Потом! – крикнул он.
– Оружие, наркотики, все... сдать!
Я вдруг почувствовал такой же кураж, как когда обкурился травы. Мы – банда, мы – сила! И эти смуглые инородцы больше не будут пичкать моих детей отравой.
– Именем Российской Федерации! – заорал вдруг Александр Федорович дурным голосом. Он что-то еще хотел сказать, мысль била в его глазах, но он повторил только:
– Именем Российской Федерации!!! – и заломил пожилой цыганке руку назад.
– Ванда, скажи парням, пусть все выносят! – прохрипел, приподнявшись Яков, не убирая сцепленных рук с затылка.
– Я же говорила! – проорала Беда, зачем-то высоко подпрыгнув. – За мной ОМОН придет, а не Кондрат вшивый!
Из дома, как горох, посыпались чернявые парни – трое или четверо, я не успел пересчитать. Наверное, они были братья, потому что все были на одно лицо. Парни понуро стали скидывать в кучу ружья, пистолеты и даже винтари. Стволы бряцали друг об друга, и это была странная музыка в зимней ночи. Александр Григорьевич забрал у Беды автомат, а Женьке вместо дубины он всучил двустволку.
– Именем Российской Федерации! – снова заорал Плюшко, и я стал сильно опасаться за его рассудок.
Я понятия не имел, что делать с этим складом оружия, и не только оружия, потому что вслед за парнями вышла молодая цыганка и бросила сверху на «стволы» большой полиэтиленовый мешок, по всей видимости, набитый наркотой.
– Элка, подгони машину, она за углом! – крикнул я и пнул Якова под ребра. – Вставай!
Яков встал и присоединился к цепочке парней, которые стояли вдоль дома лицом к стене, вскинув руки над головой. Все окрестные псы перестали брехать, видно поняли, что дело запахло порохом.
Я понятия не имел, что со всем этим делать. Но тут Александр Григорьевич опять оживился.
– Именем Российской...
Он стал обстукивать карманы пленников так, как, наверное, видел это по телевизору. Элка умчалась за машиной, громко хлопнув металлической калиткой. Женька стоял, облокотившись на ружье-двустволку, которое всучил ему Плюшко. Молодая цыганка вдруг взвизгнула и помчалась через двор, к соседскому забору, повторяя маршрут, которым пришел сюда я. Она сиганула через ветхий заборчик и скрылась из виду, преодолев чужой огород со скоростью резвой белки.
– Не стреляйте! – повисла на моей руке Ванда, будто я собирался стрелять.
Женька сграбастал ее в охапку и поставил в ряд с сыновьями лицом к стене.
– Слышь, – сказал я ему, – у нас в ОМОНе с амуницией напряженка, сгоняй в дом, поищи веревку! – Возлюбленный побежал в дом, высоко задирая ноги в кирзовых сапогах, словно их обжигал снег. Вернулся он быстро, держа в руках моток скотча. Мне так надоело сегодня возиться с этой липкой гадостью, что я велел Плюшко:
– Действуйте, Александр Григорьевич!
Он меня понял и с энтузиазмом взялся за дело, перематывая запястья пленников. Скотч бодро трещал на морозе, Плюшко ловко орудовал своим перочинным ножиком, отрезая нужную порцию.
– Эй, там в кладовке еще один! – вспомнил я. Женька опять, как цапля, побежал в дом и вывел оттуда высокого парня с перепуганным лицом. Ему тоже досталась порция скотча, и он пополнил ряды пленников.
– А где пацан, которому я нос сломал? – спросил я.
– Удрал, – сообщил Возлюбленный. – Огородами.
– Ну и ... с ним! – сильно выразился господин Плюшко, и я успокоился по поводу его рассудка.
Я осмотрел результат операции. Семеро лиц цыганской национальности стояли шеренгой, с руками, неумело перемотанными скотчем. Рядом высилась гора «стволов» самых различных калибров и марок. Верхушку сооружения украшал полиэтиленовый мешок, набитый наркотой. Я потер руки. Если и сяду, то с чувством выполненного долга. Отсижу от звонка до звонка и выйду героем. Своим, российским. Хорошо, что я не уехал в Марбелью.
– Именем Российской Федерации! – взялся за старое Александр Григорьевич. Женька зеленел в темноте своим страшным лицом. Немудрено, что пятеро цыганских парней предпочли сдаться без единого выстрела, чем иметь с ним дело.
– Эх, жаль, что в машину это все не поместится! – вздохнул я, услышав, как за воротами зарычала пробитым глушаком моя «селедка».
– Есть большая машина! – скромно потупившись, сообщил Возлюбленный.
– В смысле?
– Там «ПАЗик» какой-то стоит, – сообщила Элка, заходя во двор.
– В смысле? – я почувствовал, что начинаю понимать природу симптома одной фразы. – В смысле? – заорал я и выскочил за ворота.
На улице действительно стоял древний автобус омерзительного желтого цвета с черной полосой по борту. Дверь-гармошка была открыта, и Элка прыгнула в салон, как любопытная кошка, которой нужно знать подробности всех углов.
– Я это, – залепетал Женька, выходя на улицу, – не мог тебя, брат, одного отпустить. Мне же терять нечего. Ты меня обманул, уехал раненый. Салима голосит, что ты сознание потеряешь. Ну, я в тетрадку залез, адрес там подсмотрел, вышел на улицу, а ехать на чем?..
– Ты угнал автобус?! – я понял, что сюрпризы этой ночи еще не закончились.
– Да ух ты господи, он же стоял без пригляда..., ключи в замке, дверь нараспашку... Я приехал по адресу, смотрю, вы с этим бойцом выходите, ну я за вами, потихонечку, без фар. Я раньше трактор в деревне водил, ничего, справился. Думал, может, помощь понадобится, мне терять нечего.
– Гроб! – шепотом заорала Элка, выскакивая из желтой развалюхи. – Там гроб, Бизя!
– В смысле? – я с силой потер виски.
