Ей пришлось рассказать про палец, потому что школьная медсестра задавала ей слишком много вопросов, а школьная медсестра — это дракониха, и от нее воняет дезинфекцией.
Мы с Питером не виним Миранду за то, что она разболтала про Эндрю. В остальном она ведет себя сносно — ни словом не проговорилась о самом главном, о нас.
Школьная медсестра все рассказала директрисе.
Они блокировали Миранду в медкабинете, но она сообщила только про Эндрю. Хотя директриса буквально сжигала ее взглядом.
— Пожалуй, позвоню его родителям, — сказала директриса. — Он еще не появился. Что не удивительно.
Медсестра перевязала Миранде палец, но сказала, что нужно сделать рентген, чтобы проверить, есть ли перелом или это просто вывих.
Кто-то позвонил бабушке и дедушке Миранды, и они приехали за ней и повезли ее в мидфордскую больницу, где она и встретила Эндрю и где он чиркнул пальцем по горлу.
С тех пор установилось жутковатое спокойствие.
Каждый день перед школой мы заходим к Миранде, чтобы вместе идти в школу. После уроков мы отводим ее домой и остаемся там как можно дольше.
Мы точно знаем, что Эндрю рыщет вокруг дома, когда мы внутри.
Иногда даже нам кажется, что мы слышим его шаги.
Когда пойдет снег, мы сумеем выследить его: как он перебегал от куста к кусту, как перепрыгивал через клумбу.
Он повсюду оставляет кучи горелых спичек.
Он обстреливает дом из рогатки.
В комнате Мэтью разбито окно, в стекле аккуратная круглая дырочка.
Телеантенна на крыше то и дело свернута набок. И по экрану бегут помехи, а иногда и звук пропадает, как правило, на самом интересном месте: перед ответом на решающий вопрос, за правильный ответ на который можно выиграть путешествие или машину.
Мы стараемся изо всех сил, но пока не смогли его поймать.
Когда нам пора уходить, мы всегда опрометью выскакиваем на улицу.
Но Эндрю ни разу не застукали.
Словно он теперь обладает сверхъестественным чутьем, которое подсказывает, когда нужно сматываться.
Разумеется, если бы не бабушка и дедушка Миранды, мы бы выскакивали на улицу почаще.
И тогда бы наверняка поймали Эндрю.
Но мы старались. Правда, совсем уж сильно пугать бабушку с дедушкой Миранды было опасно, потому что они могли вызвать полицию.
Они понимали, что творится что-то странное, но мы тщательно скрывали от них, в чем именно заключается это «что-то странное».
Миранда, разумеется, все знала.
В конце концов мы поняли, что пусть мы и находимся рядом с ними и защищаем их, но, по сути, это ничего не меняет.
Эндрю просто дождется, когда нас рядом с ними не окажется, и тогда нападет.
А поскольку мы каждый день ходим в школу, то он мог напасть в любую минуту, когда нас нет.
С другой стороны, особой надобности в том у него не было. Операция «Вымирание» близилась к успешному завершению: дедушка Миранды слабел с каждым днем.
В понедельник он сидел внизу в своем кресле. Во вторник он лежал наверху в кровати.
Бабушка Миранды сказала, что он «неважно чувствует себя в такую погоду».
А еще она сказала, что он «совсем скоро встанет на ноги и будет здоров как бык, вот увидите».
Мы пили чай и слушали, как он кашляет. Его кашель напоминал всполохи молнии во время сильной грозы, так часто он кашлял.
А потом он перестал кашлять, но, возможно, ничего хорошего это не означало.
Бабушка Миранды (ее имя Эстель) подошла к лестнице и крикнула:
— С тобой все в порядке, дорогой?
Дедушка Миранды (его имя Берт) крикнул в ответ:
— Не беспокойся. Просто отхаркнул мокроту. Лучше вне, чем внутрь!
Он храбрый и стойкий — как мы. И как Эндрю.
В четверг вечером мы выскочили из дома и Эндрю, как всегда, не поймали. Но мы нашли следы его присутствия.
Своей финкой он изрезал в мелкие лохмотья шины на наших велосипедах. А на седла насыпал снега, чтобы они намокли.
Мы поняли, что это означает — что мы трусы и предали Команду.
Меняя в тот вечер шины, мы чувствовали себя виноватыми.
В пятницу вечером мы, как обычно, зашли к Миранде.
Но на этот раз ее дома не оказалось. Она отправилась в гости к Трише вместе с другими девчонками, чтобы есть хрустящий картофель и пить лимонад.
Мы не забеспокоились, ведь и туда и обратно ее должны были отвезти на машине.
Мы с Питером сели на диван и примерно с час разговаривали с Эстель.
В какой-то момент Берт наверху затих и не кашлял долго-долго, так что мы уже решили, что он умер.
— Поднимись, пожалуйста, наверх, — попросила меня Эстель, — посмотри, все ли с ним в порядке.
Запах я почувствовал еще до того, как добрался до верха лестницы. Он был таким гадким, что я решил, что воняет из уборной.
Я заглянул в ванную, но там пахло лишь химическими сосновыми иголками.
Пузырьков с лекарствами в аптечке не было, и без них она выглядела очень пустой и какой-то другой.
Я толкнул дверь в спальню Берта и Эстель, и завоняло сильнее.
Тяжелые шторы с зелеными и желтыми цветами были задернуты. Один из ночников давал тусклый, красноватый свет.
Обогреватель справа от двери пылал жаром, отчего воздух был спертый.
На кровати под одеялами лежал Берт, на спине, сложив руки на груди.
Думаю, он спал, хотя было всего без четверти пять.
Я подошел ближе и услышал булькающее дыхание. Запах становился все противнее, и я понял, что он исходит откуда-то из-под одеял.
Лицо у Берта было красным. Нос казался тоньше и заостреннее, чем раньше. На носу отчетливо проступала вена, похожая на красную молнию, только зигзаг был направлен не вниз, а вверх. Седые волосы, обычно прилизанные и напомаженные, торчали в разные стороны.
— Как вы себя чувствуете? — спросил я тихо-тихо. Чтобы он не проснулся.
Голова его дернулась из стороны в сторону. В полутьме раздавалось хрюканье и причмокиванье.
Я отступил к двери, мне хотелось убраться отсюда поскорее.
От двери я снова едва слышно спросил:
— Как вы себя чувствуете?
Но Берт все-таки услыхал. Он открыл глаза и с огромным усилием приподнял голову.
— Мэтью? — спросил он. — Это ты, Мэтью?
Я молчал. Я слишком растерялся.
Берт сошел с ума и решил, что я — Мэтью.
— Мэтью? — снова спросил Берт.
Я все так же едва мог пошевелиться от страха, но в голове уже скреблась мысль.
