дней, который, увы, не замедлит наступить.
— Не понял? — Дон удивился уже тому, что ему пообещали исполнение заветного желания: его родителей давно не было в живых, спутницей жизни он еще не обзавелся, стало быть, о семейном счастье по-прежнему оставалось лишь мечтать. Потом до него дошел смысл второй половины сказанной доктором фразы. — Вы пророчите мне скорую смерть?
— К несчастью, у вас очень нечеткая линия жизни. Учитывая тот факт, что с недавних пор вы фантастически невезучи, трудно надеяться на то, что вы долго проживете!
Дон недоверчиво посмотрел на свою ладонь и с удивлением увидел свежую повязку. Доктор вместе с креслом отодвинулся от стола и помахал ему рукой:
— Прощайте, дорогой сыщик!
Дон с ругательством потянул из кармана пистолет — самодельное устройство, втихаря сработанное умельцем Екатеринодарского приборостроительного завода и проданное им Дону на блошином рынке под Пушкинским мостом всего за триста баксов. Некондиционная техника подвела: угловатый самострел застрял в кармане и был вырван вместе с оным. Доктор следил за действиями пациента со спокойным интересом.
— Моя рука утверждает, что я доживу до восьмидесяти лет, — добродушно предупредил он.
Дон нажал на курок.
— Осечка! — прокомментировал доктор.
Дон отбросил пистолет, ринулся вперед, подвернул ногу и рухнул на пол.
— Дора, проводите пациента! — захлебываясь смехом, пробормотал доктор в микрофон.
— Я еще вернусь, — пообещал агент.
Он гордо поднялся и пошел к выходу. Распахнувшаяся дверь сбила его с ног и вновь повергла на ковер. Локтем он больно ударился о валяющийся на ковре пистолет. Хорошенькая сестра, профессионально улыбаясь, помогла ему встать и вывела из кабинета, крепко приложив по дороге о шкаф.
— Соблюдайте осторожность при переходе улицы! — весело прокудахтал доктор.
Закрывая за собой дверь, Дон больно прищемил палец. Проходя мимо похоронного бюро, запутался в венке и едва не раскроил череп о край красивого дубового гроба. В лифт он осмотрительно не пошел. На лестнице по ходу его движения одна за другой гасли лампы, пока он в потемках не столкнулся с неким господином, огладившим его тростью. Очевидно, тот же господин украл у него бумажник — во всяком случае, он пропал. Выходя из здания, Дон задел плечом свежеокрашенную дверь, потом уронил в лужу темные очки и, удачно увернувшись от бешеной собаки, нырнул в подоспевшее такси, окатившее его грязью.
— Вам куда? — спросил шофер и, не оборачиваясь, метнул окурок, как он думал, в окно.
Дон поспешно потушил занявшийся рукав и, часто дыша, ответил:
— Нам к врачу, лучше к хирургу.
Водитель кивнул. Дон опустил стекло и высунулся глотнуть свежего воздуха. Случайный голубь послал ему с высоты свой птичий привет, угодив точно в глаз. Другим глазом Дон увидел клубящиеся грозовые тучи и от греха убрал голову из окошка. В небе тяжело громыхнуло. Дон протер платком ослепленный глаз, прозрел и обмер: рядом с автомобилем, явно намереваясь влететь в окошко, плавно скользил апельсин шаровой молнии.
Дон слишком резво отшатнулся, вышиб дверцу и вывалился из машины на тротуар, чудом не угодив в сточную канаву. Какой-то милый мальчик попытался переехать его трехколесным велосипедом. Дон поднялся, огляделся: частный сектор, безлюдье, тихая улочка, под ногами полуразобранная плитка. Такси, незаметно потерявшее пассажира, свернуло за угол.
Пошел дождь, под ногами противно захлюпало, как-то сразу стемнело. Куда идти? Метрах в десяти впереди Дон разглядел облезлую вывеску «Ветеринарная помощь», спотыкаясь на растрескавшейся плитке, пошел вперед и, следуя в направлении, указанном стрелкой, свернул в подворотню с надписью мелом «Туалета нет!». Мокрый лохматый пес высунулся из пролома в штакетнике, визгливо залаял и попытался тяпнуть Дона за лодыжку.
— И ты, Брут! — укоризненно сказал ему бедолага.
Собака зарычала и ощерила зубы, Дон проворно отскочил в сторону и упал в гостеприимно распахнутый люк.
Я взяла на работе пару дней отпуска: Ирка со своими проблемами решительно не давала мне трудиться. Не могу сказать, что мне это нравилось.
Под утро меня разбудил долгий телефонный звонок: это Зина жаждала получить мой совет, начать ли ей поиски Монте с посещения российского посольства или же сразу позвонить частному детективу. Все, что я могла ей вежливо посоветовать в этот ранний час, — впредь при звонках учитывать разницу во времени. Кузина обиделась, но меня это нисколько не задело, потому что в пятом часу утра у меня обычно притуплены все чувства и желания, кроме одного-единственного: выспаться!
Как бы не так! Чуть позже — едва рассвело — пришла страдающая бессонницей влюбленная Ирка. Надеясь выиграть еще час-другой тишины и покоя, я вручила ей собранное мною досье на Монте Уокера, в миру Сергея Максимова, и снова уползла под одеяло. Полчаса спустя Ирка разбудила меня, чтобы посетовать:
— Возраст у него плохой! Тридцать три года!
— Тебе больше понравится восемьдесят три? — зевая, как бегемот, удивилась я. — Слушай, давай в следующий раз не из психушки кавалера тебе выкрадем, а из дома престарелых! А что? Подберем славненького старичка, седенького, хроменького, тихого… Такого, у которого исправно функционировать будут только очки и слуховой аппарат! Опять же, не сбежит от тебя при первой возможности, как разлюбезный Монтик…
Я выбралась из-под одеяла.
— Ничего ты не понимаешь, — вздохнула Ирка, подавая мне просторную фланелевую рубашку, заменяющую ненавистный вид одежды — халат. — Тридцать три — это же возраст Христа! А его распяли. Дурная примета!
— Вот тебе хорошая примета: по моим данным, он не женат! — Я протопала в ванную, на ходу отметив, что круглое Иркино лицо просветлело и окрасилось румянцем.
— Это хорошо, — согласилась она. — Я с женатыми мужиками не связываюсь из принципа. Хотя Монтик мне так нравится, что все принципы побоку. — Она машинально огладила руками свои круглые бока и снова помрачнела. — Толстая я! Вдруг он толстых не любит?
— Любит, — решительно сказала я, перемещаясь по маршруту на кухню. — А если не любит, то все равно полюбит тебя. Знаешь, если женщина непременно хочет добиться мужчины, она должна быть настойчива, терпелива, и все получится. Хочешь ватрушку?
— Давай. — Ирка съела ватрушку, запила чаем, постучала ложечкой по зубам и спросила: — Ты думаешь, он нормально воспримет мои ухаживания?
— Скажем прямо — твои домогательства, — поправила я. — Смотри, что получается: живет в губернском городе мужчина — молодой, красивый, здоровый. Образование у него высшее, университетское — исторический факультет. Ну, это и не образование вовсе, историков я знаю, в общаге на одном этаже жили: ни черта они не учатся, пьют пиво, волочатся за девочками и донимают шуточками однокурсников- иностранцев. На моей памяти три таких свинтуса выдрессировали соседа-негра в полночь вскакивать с постели по стойке «смирно», чтобы почтительно отслушать гимн Советского Союза. Впрочем, это к делу не относится… Вернемся к Монте…
— А как они его выдрессировали? — заинтересовалась Ирка.
— Самоотверженно: с момента поселения бедолаги-негра в общагу целых две недели сами вскакивали под гимн по ночам. Помнишь, наверное, ровно в полночь радио ревело: «Союз нерушимый…»? Потом объяснили арапу, что им как гражданам Советского Союза необязательно демонстрировать свою лояльность, а вот он, гость из дружественной Анголы, уважать наши обычаи обязан.
— И уважал?
— Больше месяца уважал, пока жильцы соседней комнаты не пришли выяснить, какого черта у этих выдумщиков радио по ночам орет… Да ты не отвлекай меня, я о Монтике начала говорить… Значит, по образованию он историк, а работал на какого-то толстолобика, помощником у него был. Ну, это может
