От крысиной беготни у меня рябило в глазах.
– Мыфка, иди сюда! – Колюшка прибежал к шкафу и встал, простирая руки, точно Ромео под балконом Джульетты.
– Это любовь, – кивнув на ребенка, сказал Колян.
– С первого взгляда, – вздохнула я, понимая, кто освободил длиннохвостую узницу из заключения в кошачьем ящике, – очевидно, малыш с утра пораньше, как водится, побежал на кухню в поисках раннего завтрака и вместо обычной мисочки с печеньицем нашел на столе клетку с крысой.
Минут через пятнадцать, поочередно посетив ванную, мы с Коляном сидели за кухонным столом и торопливо завтракали чем бог послал.
Нам с мужем он послал остатки вчерашней курицы и довольно большой кусок вчерашнего же торта, который оказался интересен не только с гастрономической точки зрения. Изначально верх этого кондитерского изделия украшали веселая круглая рожица в стиле «точка, точка, запятая» и выполненная шоколадным кремом каллиграфическая надпись: «Колобок». Ту часть, на которой помещались первые две буквы слова, мы вчера съели, спьяну даже не заметив, какая непристойность получилась. Теперь, протрезвев, мы с Коляном смущенно смотрели на выписанное черным по белому слово «лобок», не решаясь есть тортик с таким сомнительным названием!
Чуждый подобных переживаний, Мася жевал теплые оладьи в комнате, не сводя сияющих глаз с нового друга и трогательно отщипывая для крысы Лолиты аппетитные кусочки. В этой диспозиции и нашла нас приходящая няня.
– Я побежала, всем до свиданья!
Радостно кивнув нянечке, я порысила в прихожую. Путаясь в рукавах, натянула курточку, сунула ноги в кроссовки, сдернула с вешалки сумку и вылетела из квартиры, предвкушая рабочий день – достаточно долгий для того, чтобы выкроить в нем время для пары-тройки неспешных чаепитий, которые почему-то совершенно невозможны у домашнего очага.
Несуетные посиделки с чаем и бубликами в редакторской удалось организовать сразу же, с самого утра. Выяснилось, что сегодняшний выпуск информационной программы в прямом эфире будет полностью занят беседой с губернатором.
– У главы краевой администрации накопилось много чего такого, чем он хотел бы поделиться с народом с голубого экрана, – важно поведал нам Алексей Иванович.
– Неужто деньгами? – с надеждой вопросил режиссер Слава.
Директор посмотрел на него с укором, немного помолчал, потом улыбнулся и признался:
– Деньгами губернатор поделится с нашей телекомпанией. Вечерний эфир полностью оплачен из краевой казны.
– Ура! – совершенно искренне воскликнула я. Побочным, но весьма приятным следствием закупленного на корню вечернего эфира становился неожиданный выходной, обломившийся всей нашей бригаде «новостников»: две съемочные группы оставались на приколе в редакции.
– Только вы... это... не бездельничайте! – угадав причину моей радости, погрозил мне пальцем директор. – Используйте время с толком.
– Одиннадцать, двенадцать, тринадцать... Как именно? – спросил Вадик, не прерывая подсчет мелочи, которую вытряхнули на стол из своих карманов три журналиста и два оператора. – Четырнадцать, пятнадцать... девятнадцать пятьдесят!
Алексей Иванович с большим одобрением посмотрел на счетовода Вадика, занятого, несомненно, важным и нужным делом, и сказал:
– Вы... это... хвосты всякие подтяните!
Всякие хвосты ассоциировались у меня исключительно с крысой Лолитой. Дождавшись, пока директор выйдет из редакторской, я в красках рассказала коллегам о нашем утреннем шоу с грызуном. Мы посмеялись, а потом Вадик требовательно сказал:
– Кстати, о грызунах. Дайте кто-нибудь еще пятьдесят копеек.
Мы немного помолчали, осмысливая сказанное и пытаясь найти мистическую связь между грызунами и копейками.
– Тогда хватит на пять бубликов, – нетерпеливо пояснил Вадик, явно раздраженный нашей тупостью.
С хлебобулочными изделиями у грызунов, конечно, было что-то общее, и мы вздохнули с облегчением. Оператор Леша щедро бросил в протянутую ладонь Вадика пять десятикопеечных монеток, и Вадик без понуканий унесся в булочную. Леша закрыл глаза и погрузился в медитацию. Журналистка Наташа и редакторша Любовь Андреевна завели сугубо женский разговор о какой-то ерунде, за которой Любовь Андреевна собиралась по-быстрому смотаться на ближайший рыночек. Я не участвовала в их разговоре, но слушала с искренним интересом.
Милый дамский треп велся приглушенными голосами, ибо имел своей темой нечто интимное. С самого начала собеседницы перепутали предметы речи: уж очень похоже звучали названия прокладок «Олвейс» и колготок «Омса».
– Как ты думаешь, Наташенька, какой размер мне нужен? – сросила Любовь Андреевна, смущенно оглядывая свои бока.
– Размер? – удивилась Наташа, полагающая, что речь идет о прокладках.
– Ну, да! – кивнула Любовь Андреевна. – Ты себе какие берешь?
Крутобокая пышная Наташа слегка зарделась и бросила быстрый взгляд на Лешу. У того был совершенно отсутствующий вид: оператор явно блуждал где-то в астрале.
– Макси, – прошептала Наташа.
– Макси, – повторила Любовь Андреевна. – А они прочные?
По лицу Наташи было ясно: прежде она не предполагала, что гигиенические прокладки можно оценивать по такому критерию, как прочность.
– Вполне, – сдержанно ответила она.
– Не порвутся после стирки? – продолжала волноваться Любовь Андреевна.
– Вы их что, стирать собираетесь?! – изумилась Наташа.
Я тихо хрюкнула, давясь смехом.
– А как же?! – в свою очередь, удивилась Любовь Андреевна. – Денек поносила – и в стирку! Ты разве грязные носишь?
Наташа густо покраснела.
– Я новые беру, – тихо прошептала она.
– Каждый день – новые? – не поверила Любовь Андреевна. – А старые куда же?
– Выбрасываю, – призналась Наташа, глаза которой на малиновом от смущения лице блестели слезами, как росинки на помидоре.
Я почувствовала, что еще пара фраз – и я тоже разрыдаюсь от смеха.
– Но это же дорого! – воскликнула экономная Любовь Андреевна. – Наталья! Ты жуткая транжира!
– Я думала, что они одноразовые, – попыталась оправдаться Наташа.
– Одноразовые колготки? – переспросила Любовь Андреевна.
В комнате повисла тишина, прерываемая только безмятежным сопением медитирующего Леши.
– Вы, вообще, о чем говорите? О колготках? – осторожно поинтересовалась Наташа.
– «Омса», – с достоинством подтвердила Любовь Андреевна.
Наташа глубоко вздохнула, закрыла лицо руками и всей грудью рухнула на столешницу. Из-под ее пальцев на ламинированное покрытие густо закапали слезы.
– А она говорила про прокладки «Олвейс», – объяснила я встревоженной Любови Андреевне, видя, что Наташа не способна произнести ни слова.
Редакторша тоже покраснела и повторила пантомиму журналистки.
– Ну, где чай? Я уже бублики принес! – завопил Вадик, врываясь в редакторскую.
Красные, как сестрицы-вишенки из сказки про Чипполино, Наташа и Любовь Андреевна лежали на столах, в изнеможении тихо стеная и крупно вздрагивая спинами.
– Что это с ними? – Вадик с подозрением посмотрел на меня.
– Так, пустяки, легкое несовпадение терминологии, – бодро ответила я.
