дохнуть на окружающих такой свежестью, какую могла бы распространять Снегурочка, слепленная из стирального порошка «Тайд».
Мы примчались в Пионерский микрорайон, к дому Ирки и ее супруга, и еще от калитки учуяли запах жарящихся шашлыков.
– Ум-м-м! – Колян шумно втянул носом воздух, образовав небольшую вихревую воронку. Желтые пятачки березовых листьев красиво закружились над нами, с шорохом осыпались вниз и легли на дорожку, как денежная мелочь под ноги молодоженам.
– Это к деньгам, – уверенно сказала Ирка, стряхивая со своего ослепительно-красного атласного плеча сухие желтые листья.
Я пожала плечами: «Это к деньгам» – любимое присловье моей подруги. Она повторяет его к месту и не к месту. Стакан разобьется – к деньгам, прыщ на носу вскочит – тоже к деньгам, даже расстройство желудка – к ним же! Вот, скажите, какая логика? Где прыщ, а где деньги?! Но Ирку подобные нестыковки не смущают. Мне кажется, ее постоянное «Это к деньгам!» представляет собой нечто вроде заклинания или, правильнее сказать, является приемом аутотренинга. «Все к деньгам, все к деньгам, все к деньгам!» – повторишь десять раз на дню, авось и сбудется! Говорят же зачем-то многие дамы с утра пораньше, стоя перед зеркалом: «Я самая красивая, самая лучшая, самая-самая...» Уж не затем, наверное, чтобы просто порадовать комплиментом свое зевающее отражение в помятом дезабилье?
– Мы верим в себя и в Россию! – догадавшись, о чем я думаю, шепнул мне на ухо муж.
Я засмеялась. Недавно на одном из зданий в центре нашего города появились огромные буквы, складывающиеся в процитированное Коляном заявление. Буквы установлены таким образом, что пешеходам они не видны, и прочитать патриотический лозунг можно только из окон здания, расположенного напротив, на другой стороне площади. А поскольку этим зданием с прекрасным видом на транспарант является наша городская мэрия, я в своем воображении живо вижу такую сценку: утро очередного трудового дня, наш уважаемый мэр и чиновники городской администрации подходят к окнам и несколько раз бодрой скороговоркой в режиме аутотренинга произносят: «Мы верим в себя и в Россию, мы верим в себя и в Россию, мы верим в себя и в Россию!!!» А затем в правильном настроении они бегут решать на местном уровне государственные дела. Я бы еще для пущего эффекта ровно в девять ноль-ноль транслировала по внутренней радиосвязи мэрии Российский гимн! А что? Помнится, в былые времена радио распевало «Союз нерушимый» даже в полночь. Мне всегда было интересно – зачем? На какие такие патриотические подвиги предполагалось вдохновить народ в это время суток? Разве что на активный личный вклад в решение национальной демографической проблемы.
– Ты посторонишься, или мне переехать тебя машиной? – спросила Ирка, высунувшись в окошко «шестерки».
Я поспешно сошла с подъездной дорожки к гаражу на тропинку, ведущую в глубь сада. Пока я предавалась несвоевременным мыслям об аутотренинге, все успели разбежаться. Ирка вернулась в машину, ведомый инстинктом Колян пошел на запах шашлыка, а Масянька залез в собачий вольер и теперь дергал за уши Томку, приговаривая:
– Вставай, собатька, узе утро!
Предвидя, что разбуженный «поутру» пес будет непременно зван Масей к «завтраку», я поспешила к шашлычникам, в роли каковых выступали Моржик, успевший присоединиться к нему Колян и... капитан Лазарчук.
Нет, как это вам нравится? Я безрезультатно звоню ему на мобильник, спеша поделиться важной оперативной информацией, а он тут спокойненько жарит шашлыки и плюет на свою сыщицкую работу! От негодования я онемела и оцепенела, не дойдя до трио шашлычников какой-то пары метров.
– Привет акулам пера и микрофона! – Моржик изящно, как мушкетер шпагой, отсалютовал мне шампуром.
– Амебам пера, – поправил его ехидный Лазарчук.
Я беззвучно пошевелила губами и сделала вялую попытку замахнуться на него сумкой.
– Какая-то ты нынче молчаливая и замедленная... Прям, как немое кино, – заметил Лазарчук.
– Заторможенная, – предложил синоним Моржик.
– Примороженная! – предатель-муж тоже не упустил возможности повеселиться за мой счет. – Не иначе, снимала сюжет на заводе холодильного оборудования или на фабрике мороженого.
– Почти угадал: в морге! – разозлившись, я отмерла и начала беседу с небольшого вранья. – Я там навещала одного своего знакомого покойника. Его вчера трамвай задавил. Не слышали эту историю?
Я пристально посмотрела на Серегу. Лазарчук слегка пожал плечами, словно показывая, что его нисколько не удивляет моя нездоровая светская жизнь.
– Некий Лева, рыжий парень с татуировкой на руке, сдуру угодил под трамвай, – поднажала я, не спуская глаз с капитана.
Тот окаменел плечами. Я злорадно молчала. Лазарчук медленно обернулся, тоже пошевелил губами, очевидно ругаясь, и спросил:
– Откуда информация?
– Телевизор смотреть надо! – подошедшая сзади Ирка шумно стукнула меня по плечу. – Ленкин репортаж про трамвайного экстремала – царство ему небесное! – показывали вчера в новостях.
– Кстати, Ириша, о телевизоре: не пропустить бы твою премьеру! Не пора ли нам уже в дом? – Моржик повернул руку, чтобы увидеть часы на своем запястье, и вода, которой он поливал несвоевременно вспыхивающее пламя в мангале, вылилась ему на ноги.
– Теперь точно пора, тебе надо немедленно надеть сухие носки и переобуться в теплые тапочки, – захлопотала вокруг супруга по-матерински заботливая Ирка. – Коля, Сережа, если шашлык готов, снимайте его и присоединяйтесь к нам в гостиной.
– Мы будем есть шашлык в гостиной? – удивился Лазарчук, которому явно не сказали, по какому поводу организован праздник. – А как же традиции? Где пикник на свежем вохдухе с видом на костерок?
– У нас кондиционированные помещения, так что свежего воздуха навалом! – крикнула Ирка уже с крыльца.
– А вместо вида на костерок будет тебе в гостиной другое зажигательное зрелище! – засмеялась я, имея в виду Иркин дебют в «Фабрике героев».
Минут через пятнадцать на диване напротив плазменной панели, как в первом ряду кинотеатра, устроилась вся компания, за исключением Масяньки и Томки. Эта сладкая парочка весело возилась на веранде, потроша пожертвованный им хозяйкой румынский стул из трансильванской лозы. Дегенеративная плетеная мебель, произведенная мастеровитыми потомками графа Дракулы, все равно уже доживала свой век. Ножки стула здорово походили на сильно измочаленные веники, а спинка и сиденье так интригующе топорщились в разные стороны колючими обломками прутьев, что могли вызвать нездоровый ажиотаж на распродаже мебели для йогов или на аукционе садомазохистских штучек.
С веранды в гостиную доносились разнообразные любопытные звуки. Я сбегала посмотреть, что происходит. Там было очень весело и, действительно, несколько шумновато. В общей какофонии громче всего звучал яростный хруст, производимый Томкой, который грыз спинку опрокинутого стула с таким энтузиазмом, словно неведомые трансильванские умельцы сделали мебель не из лозы, а из остатков вампирской трапезы – каких-нибудь мясных хрящей и сухожилий. Стул протестующе трещал и содрогался, конвульсивно молотя по полу последней уцелевшей ногой. Сосредоточенно сопящий Масяня, встав на цыпочки, другой оторванной ножкой приговоренного стула пытался сбить с подоконника керамический горшок с геранью. Очевидно, ребенок желал добыть для поедающей плетенку собачки немного свежей зелени на гарнир к основному блюду.
Я не стала мешать веселым друзьям и вернулась в гостиную: торопилась к началу программы, позывные которой уже неслись из включенных на полную мощь колонок «домашнего кинотеатра». Система «Долбис эрраунд» оправдывала свое название, исправно долбя по ушам присутствующих. Мембраны на колонках вибрировали так, словно изнутри на оперативный простор комнаты рвались какие-то небольшие, но жутко энергичные и агрессивные существа типа гремлинов или асоциальных подростков.
Я поморщилась: на веранде было куда более тихо и мирно! К сожалению, чтобы не обидеть Ирку, я обязательно должна была присоединиться к компании в гостиной.
Ирка, Моржик, Колян и Серега, сидя рядком на протяженном диване, напоминали собой стайку озябших
