ориентируясь в слабом свете, сочащемся из окна, он подхватил торбу, выпавшую из Клавиных ослабевших рук, и поскакал вниз по лестнице.
– Караул! Грабят! – очнувшись, в голос заорала Клава.
Подобная ситуация ей, как рыночной торговке, была не внове. Клава давно научилась оберегать свой товар, выручку и личное имущество, поэтому не ограничилась истошным криком. Ловко извернувшись, она дотянулась до своей ускользающей сумки, пропорола ногтями пластик и мертвой хваткой вцепилась в заиндевелую баранью ногу, образующую вкупе с примерзшими к ней жестяными банками монолитную конструкцию. Относительно этого жесткого каркаса были эргономично размещены гирлянда сосисок, контейнеры с готовыми салатами, кулек с шоколадным зефиром и картонная коробка с сырыми куриными яйцами. Отдавать всю эту снедь постороннему мужику Клавдия не собиралась.
Волоча за собой сумку и висящую на ней Клаву, как трудолюбивый волжский бурлак, разбойник уже домчал до первого этажа и начал входить в поворот, за которым открывалась финишная прямая к распахнутой настежь подъездной двери. Клава мобилизовалась. Пересчитывая животом и нижней частью тела ступеньки, она подтянулась и, не выпуская из правой руки баранью голень, левой схватила за аналогичный фрагмент ноги грабителя.
– М-мать!.. – неприятно изумленный, уже в падении выкрикнул он, после чего шумно обрушился на лестничную клетку первого этажа, и тут же на него наехала хорошо разогнавшаяся Клава.
Шум борьбы, женский крик о помощи и грохот, с которым вниз по лестнице покатилось нечто, больше всего похожее на бьющегося в эпилептическом припадке гигантского кальмара, заставили меня вжаться в дверь квартир Крутиковых так плотно, что медные гвоздики обивки подарили мне бесплатный сеанс иглоукалывания. Как громоздкий двухэтажный автобус, мимо меня проехал бутерброд из двух человеческих тел. Продолжая движение по дуге, нижнее тело сгребло под себя пару придверных ковриков и уже с амортизацией понеслось к выходу.
Понять, что происходит, я не успела. В моем сознании промелькнуло дикое предположение, что какие-то любители экстрима так необычно и впечатляюще спариваются, но я тут же отвергла эту мысль. В свете, который пролился на лестничную площадку из распахнувшейся за моей спиной двери, я успела заметить, что эти двое уже вступили в фазу размножения: на лету они откладывали яйца, которые вываливались откуда-то из щели между телами. Разбиваясь о бетонный пол подъезда, яйца оставляли на нем мокрый липкий след. Впрочем, это обстоятельство я заметила существенно позже: распахнувшаяся дверь лишила меня опоры, и я завалилась на спину, придавив собой любопытного дедушку Крутикова.
Вася Ижицин вывернул из-за угла дома к своему подъезду, торжественно держа перед собой большой букет хризантем, предназначенных стервозной, но милой доброму Васиному сердцу сожительнице Клаве. Цветочный веник в большой степени закрывал Васе обзор, поэтому он с запозданием заметил несущийся навстречу ему конгломерат из двух тел и одной распотрошенной сумки.
– Чего это? – вякнул Вася вслед выстрелившей из подъезда сдвоенной торпеде.
Он едва успел отпрыгнуть в сторону, предоставляя встречному транспорту возможность затормозить в просторной луже, после чего автоматически вернулся на курс и оглянулся на барахтающуюся в грязи пару уже из подъезда.
В этот момент над ведущими во двор ступенями низко, на бреющем полете, пошел матерно гудящий капитан Лазарчук, который выскочил из квартиры на втором этаже, услышав женский крик о помощи. Десять последовательно разбитых сырых яиц сделали путь капитана ужасно скользким! Вынужденно исполнив на площадке первого этажа пару пируэтов, которым позавидовал бы чемпион мира по фигурному катанию, капитан на повороте потерял равновесие и ласточкой полетел вниз.
– Клавка, ты?! – потрясенно выдохнул Вася, опознав сожительницу по приметному тулупу из искусственного чебурашки.
Услышав голос любимого, Клавдия переконвертировала себя из лежачего положения в сидячее, оседлала поверженного грабителя и обернулась к подъезду. В одной руке у нее по-прежнему была обледенелая баранья нога, в другую невесть как затесалась жизнеутверждающе торчащая венская сосиска. В целом все выглядело очень эротично. Правда, пузо перекосившегося тулупа было густо измазано ярким желтком и раздавленной скорлупой, из чего можно было сделать вывод: Вася был прав, утверждая, что Клавдия не умеет обращаться с яйцами.
Однако порадоваться своей правоте Ижицин не успел. Когда Клава обернулась на голос сожителя, Вася уже был поглощен другими, новыми для него ощущениями. По-чкаловски пролетев под сводами подъезда, на Василия спикировал капитан Лазарчук!
– Твою маму! – в два голоса дружно гавкнули Вася и Серега.
Промчав пару метров по изобилующему выбоинами асфальту, спарка остановилась все в той же луже, бок о бок с купающимся в грязи грабителем.
– Извращенец, – почти нежно сказала любимому Клава.
– От извращенки слышу, – беззлобно ответил Вася и просительно обернулся к восседающему на нем Лазарчуку: – Эй, мужик, слезь с меня!
Капитан поспешно поднялся. Клава и Вася, держась за ручки, как школьники, проследовали в подъезд, оставляя за собой грязные следы.
– А кому помощь-то нужна? – опомнившись, через полминуты спросил капитан.
– Ему! – высунувшись в окно на лестничной площадке, ответила Клава.
Лазарчук обернулся. В волнующейся воде грязной лужи барахталась одинокая вечерняя звезда. Если не считать отражения этого солнца далеких миров, лужа была пуста.
Услышав во дворе знакомый голос Сереги Лазарчука, я передумала подниматься. Наоборот, по-пластунски отползла вглубь крутиковского коридорчика и спряталась за обувницей. В просветы между потрескавшимися от старости калошами и дырявыми тапками я отследила продвижение капитана мимо двери и вылезла из своего укрытия лишь после того, как наверху хлопнула дверь. Замок лязгнул, как ружейный затвор.
– А ну, вылазь! – наставив на меня клюку, строго сказала мне бабушка Крутикова. – Чего ты тут прячешься?
Обрушенный мною дед поднимался с пола, цепляясь за обувницу и кряхтя.
– Там... это... Ижицины поссорились! – быстренько переиначила я версию событий в такую, которая должна была понравиться любителям латиноамериканского «мыла». – Василий застал Клавдию с другим мужчиной! Точнее даже сказать – на другом!
– Да ну?! – Бабушка Крутикова заблестела глазами.
– Ну, теперь убьет Васька Клавку... – мечтательно сказал дедушка. – Пошли, бабка, в комнаты, там лучше слышно будет!
Поторапливаемая супругом бабушка Крутикова переместилась из коридора в помещение с лучшей акустикой.
– До свиданья, – вежливо сказала я в спины старикам, вышла на лестничную площадку и прикрыла за собой дверь.
Остановившись на лестничной площадке, я задумалась: разумно ли будет сейчас идти домой? Там меня поджидает злющий-презлющий Серега Лазарчук. Капитан примчался с целью устроить мне нахлобучку за то, что я лезу в сыщицкую работу, и его настроение вряд ли улучшилось после полета со ступенек и объятий с грузчиком Васей...
Решив, что с появлением в родных пенатах надо бы повременить, я осторожно обошла яичные пятна, льдисто поблескивающие в лунном свете, и вышла во двор. После тепленькой квартиры Крутиковых на улице мне стало зябко и неуютно. Пейзаж тоже не радовал. По темному небу тяжело ползли мохнатые тучи, явно страдающие водянкой и похожие на опухших «после вчерашнего» небритых алкашей. Нездоровая желтушная луна запуталась в голых кривых ветвях старой яблони. На канализационном люке, обернув лапы хвостом и размышляя о тщете всего сущего, сидел насупленный дворовый кот, мрачный, как сама ночь.
– Что наша жизнь? Мура! – сочувственно сказала я коту, сделав ударение на последнем слоге.
Животина молча сверкнула на меня одним глазом, желтым и круглым, как луна.
Я поплотнее запахнула куртку, поежилась и решила пробежаться вокруг дома. Во-первых, чтобы согреться, во-вторых, чтобы заглянуть в свои окна и прикинуть, можно ли уже идти домой. Сунув руки в карманы и ссутулившись, я порысила за угол, перебежала через дорогу и с противоположной стороны улицы
