— А тридцать первого декабря девица с паспортом на имя гражданки Курихиной это заявление забрала и написала другое. В нем она выразила желание сочетаться законным браком с гражданином Тараскиным! — я вернула умеренно бородатого гнома на подставку и взяла другого, с окладистой бородой колдуна Черномора. — Причем дату бракосочетания переборчивая невеста упросила оставить прежнюю.
— И что это значит? — слабым голосом спросила подруга, таращась на пару фаянсовых гномов так, словно ответа она ожидала именно от них.
— По-моему, это значит, что заявление, которое Катька подала тридцатого, тридцать первого забрала фальшивая невестушка! Та, которая и пришла потом в загс под ручку с Тараскиным! — Я отвесила длиннобородому гному щелчка по твердой фаянсовой голове, зашипела и сунула ушибленный палец в рот. — Кстати говоря, многоопытная загсовская дама заметила, что невеста с трудом помещалась в платье, но решила, что причиной тому ее беременность.
— Я пока не заметила каких-то изменений в Катькиной фигуре, — сказала Ирка.
— Угу, — я кивнула. — Видно, невеста-двойник больше похожа на Катерину лицом, чем фигурой. Она немного полнее, поэтому платье, сшитое на Катьку, было ей тесновато.
— Как это все сложно! — посетовала подруга.
Я решила было, что ей показались недостаточно понятными мои объяснения, но оказалось, что Ирка оценила сложность интриги:
— Ведь Тараскину, если это он главный затейник, нужно было не только найти подходящую дублершу, но еще заполучить Катькин паспорт и платье невесты!
— Тараскин был своим человеком в доме Курихиных, наверняка частенько захаживал в кабинет хозяина, а Катькин паспорт лежал там в столе, — напомнила я. — А платье скорее всего хранилось у Тима. Он и передал его фальшивой невесте. Если Проценко был в сговоре с Тараскиным, это объясняет абсолютно все! Тим заставлял Катерину действовать так, как это было нужно Вадиму. Тим сделал Катьке предложение, чтобы она подала заявление в загс. Тим разругался с невестой в день свадьбы, бросил Катьку, чем поверг ее в отчаяние и вынудил принять союз с Тараскиным.
— И Тим приехал сюда утром, чтобы получить от Тараскина свои тридцать сребреников за содействие! — пафосно заключила Ирка.
Она встала во весь рост, скрестила руки на груди и посмотрела на фаянсовых бородачей испепеляющим взглядом, однако жаропрочный материал легко перенес эту экзекуцию. Я дернула подружку за полу свитера, вынуждая снова присесть на табурет, и азартно зашептала:
— Все, все становится на свои места! Вечером Тим пришел сюда к Вадиму. Удобный момент для встречи представился с началом фейерверка. Тараскин покинул компанию под предлогом необходимости помочь Анатолию с запуском чуда пиротехники — ракеты «Стрела амура». Некоторое время его с нами не было, а ракеты уже взрывались, и под шумок Тараскин обстряпал свои делишки. Угостил парня шампанским, дал ему в дружеской беседе по голове, отключил, без помех застрелил Курихина, а потом вложил тот же пистолет в руку Тима, сунул дуло ему в рот и нажал на курок! Ловко придумано! Выстрелом несчастному разворотило весь затылок, и никакая экспертиза не докажет, что его предварительно ударили по голове!
— Вот гад этот Тараскин! — воскликнула Ирка. — Зинуля говорила, он давно зарился на курихинскую долю в их общем бизнесе! Для того и на Катьке женился! Она же единственная наследница своего отца!
— А Тимофея Проценко Тараскин убил для того, чтобы свалить на него убийство Курихина, а заодно убрать сообщника по гнусной интриге со свадьбой! — закончила я.
— Катька в лапах убийцы! — охнула подруга. — Мы должны раскрыть ей глаза!
Раскрыть глаза решили при первом же подходящем случае, но он никак не подворачивался. Когда закончилась сиеста, к которой мы с Иркой за детективными делами и дедуктивными размышлениями так и не приобщились, началась беспорядочная суета, живо напомнившая мне картинку из учебника физики с подписью «броуновское движение молекул». Освеженные отдыхом граждане бегали из комнаты в комнату и все что-то искали.
Тараскин бродил по даче, озираясь в поисках своих пижонских лазоревых перчаток от сине-голубого лыжного костюма. За ним, точно коза на веревочке, бродила Катька, понурая и покорная, как закрепощенная женщина Востока. Похоже было, что она тоже что-то ищет, но что-то нематериальное, смысл жизни, например, или выход из сложившейся ситуации. Ирка шарила на кухне в поисках яблок для шарлотки, запланированной на полдник. Семендяев, хлебнувший пива, искал Анатолия, чтобы взять квадроцикл и эх-прокатиться по долинам и по взгорьям. Дина искала бинокль, чтобы наблюдать с его помощью за катающимся на квадроцикле Антоном. Отчаянно зевающий Колян искал теплое тихое местечко, где можно было бы поспать еще немного, а я искала Масяню, который не изволил уведомить меня о своем пробуждении, потихоньку вылез из кровати и куда-то спрятался.
Ребенок нашелся на подоконнике в гостиной, а вместе с ним яблоки и бинокль. Шарлотку мы быстро испекли и еще быстрее съели, а оптический прибор никому не пригодился, поскольку Антону так и не удалось оседлать стального коня: Анатолий с ключами от гаража оказался вне пределов досягаемости. Единственный среди нас, лодырей, труженик выехал на верном ратраке укатывать дорогу, ведущую к даче от контрольного поста. По идее, это должно было ускорить прибытие к нам оперативно-следственной группы. Основную трассу уже чистили бульдозеры дорожной службы, мы слышали слабые отголоски моторного рева.
Покончив с пирогом, мы задумались о дальнейшем времяпрепровождении. Было понятно, что сегодня уехать в город не удастся и нужно чем-то себя занять. Скорбеть по покойникам — Курихину и Проценко — более-менее получалось только у Катьки и Зинули. Всем остальным хотелось использовать вынужденное пребывание на курорте для отдыха. Из соображений такта за развлечениями решено было отправиться в туристический комплекс. Молодожены Тараскины вновь уединились в большом доме, Зинуля осталась одиноко грустить в коттедже, а все остальные в пятом часу вечера единым отрядом отправились на поиски увеселений.
— А тут что-то интересненькое происходит! — с удовольствием констатировал Колян, первым — с Масей на плечах — войдя на территорию отеля.
Просторная площадь была богато иллюминирована и запружена народом.
— Мы побежали на разведку! — сказал Колян и, пришпориваемый Масяней, взял с места в галоп.
Мы с Иркой, Семендяев и Дина приблизились к массовому скоплению народа без особой спешки и быстро уяснили суть происходящего.
— Это музей снежной живописи и ледовой скульптуры под открытым небом, — авторитетно заявил Антон. — Я видел такое в Скандинавии.
Он не стал уточнять, что видел снежно-ледовый скандинавский музей по телевизору, в программе кинопутешествий, и Дина, никогда не выезжавшая дальше Черноморского побережья, посмотрела на него с вожделением.
— Хотела бы я увидеть Скандинавию! — с намеком вздохнула он.
— Я покажу тебе, — великодушно пообещал Семендяев, который в свое время записал понравившуюся телепередачу.
Дина улыбнулась и просунула руку в согнутый кренделем локоть Антона, давая понять, что уже готова идти с ним на край света, которым вполне можно назвать Скандинавский полуостров.
Из толпы, держась за руки, вынырнули Колян и Масяня. В свободных руках у моих добычливых мужчин были серебристые аэрозольные баллончики с краской.
— Тут что-то вроде конкурса рисунков на асфальте, только без асфальта! — сказал запыхавшийся Колян, махнув рукой с баллончиком в сторону площадки, где топтались другие граждане с аналогичными художественными принадлежностями.
— И без рисунков! — критично заметила я, посмотрев на ближайшее к нам живописное произведение, исполненное в незабываемой творческой манере Остапа Бендера.
— Да ладно тебе! Давай тоже помалюем! — загорелась Ирка.
Выдернув из руки моего мужа баллончик с синей краской, она протрусила в загон, нашла свободный квадрат и встала над ним, встряхивая баллончик, как шейкер, и задумчиво хмурясь.
