дачи, и к этому моменту надо было привести все в порядок.
Я чистила плиту, когда вернулся Лазарчук с коллегами. Они добросовестно поискали на горе орудие убийства и веревку и преуспели только наполовину: камень так и не нашли, его занесло снегом, а вот скакалку обнаружили.
— Очень пригодились грабли! — сказал Серега, поставив в угол прихожей упомянутый инвентарь. — Ну, смотри сюда: знаком тебе этот предмет?
— Точно, это пропавшая Масина скакалка! — подтвердила я.
— Не говори ему, что она нашлась, потому что мы ее вам не вернем, не надо напрасно расстраивать ребенка, — посоветовал на диво чуткий Лазарчук. И еще великодушно добавил, косвенно признавая мои заслуги перед следствием: — Так и быть, я куплю вам новую скакалку, лучше прежней!
— Не золотую, а простую! — поддакнула я, опуская на стол блюдо с недоеденной курочкой-рябой.
— Скакалка — улика, и то золото тоже, — подумав, что я говорю о золотом кольце Зинули, веско сказал рыжий опер и придвинул к себе тарелку с бульоном.
Востроносый молчальник уже хлебал пустой супчик, и продолжения беседа о вещдоках не получила. Опера торопливо покушали и убежали по своим делам, а Лазарчук, залпом выпив кефир, со стуком поставил стакан на стол, вытер белые кавалерийские усы и скомандовал:
— По коням!
Мы и так уже сидели на чемоданах, поэтому по сигналу сразу же приступили к погрузке в Серегину колымагу. Запихиваясь в машину, я шепотом, чтобы не услышал обидчивый капитан, критиковала «Ауди», с тоской поминая просторный джип покойного Андрея Петровича. На заднее сиденье мы втиснулись впятером: Ирка, Дина, Семендяев и я с Масяней на коленях. Колян получил в единоличное пользование целое переднее, зато его нагрузили сумками, которые не поместились в багажник. Было ужасно тесно и неудобно, перегруженная «Ауди» ползла по дороге, как хворая черепаха, и уже через полчаса после старта народ на нашем коммунальном диванчике начал роптать, требуя остановки. Лазарчук настаивал на том, чтобы сначала завершить спуск с горы, а потом уже останавливаться, но пассажиры сплотились, как шпроты в банке.
— Писать хочу! — громогласно заявил Масяня.
— Остановку необходимо сделать в медицинских целях! — авторитетно сказал Антон. — Расправить члены, восстановить кровообращение и все такое! Уж поверьте, я знаю, как вредно для здоровья сиднем сидеть в неудобном положении!
— Тебе нужно купить кресло с вибромассажем, милый! — посоветовала Дина, которая с толком использовала вынужденную тесноту: интимно возложила на Семендяева руки и ноги. — У каждого уважающего себя банкира в кабинете должно быть кресло с вибромассажем!
Антон покраснел и задергал дверцу, явно не желая продолжать разговор о жизни и быте уважающих себя банкиров. Лазарчук, недовольно ворча, остановил машину, и Семендяев по проталинам и снежным кочкам зашагал к елочкам. За пределами горнолыжного курорта чувствовалась близость весны, из-под снега уже пробивалась первая зелень.
— Мальчики налево, девочки направо! Разойдись! — сориентировался Колян.
Он подхватил на руки Масяню и пошел вслед за Антоном.
— Но справа нет даже кустиков! — резонно возразила Дина.
— Зато там есть глубокая пропасть! — ехидно подсказал Лазарчук. — Есть где уединиться!
Дина фыркнула и с криком:
— Я тоже иду налево! Кто не спрятался, я не виновата! — пошла к рощице по следам, оставленным мужчинами.
— Не хочешь выйти? — заглянув в машину, где остались только Серега и Ирка, спросила я подругу.
— Зачем это? — хмуро отозвалась она.
— Посекретничаем о своем, о женском! — ответила я, покосившись на Лазарчука.
Женские секреты — Иркина слабость. Подруга выбралась из машины, отошла со мной в сторонку и недружелюбно спросила:
— Что у тебя?
— Хочу с тобой помириться, — честно призналась я.
— А я не хочу! — угрюмо буркнула она, без всякой приязни обозревая открывающийся перед нами живописный вид.
На дне заснеженной пропасти темнели вершины сосен, видны были прячущиеся под редкими деревьями крыши маленьких, словно игрушечных, домиков, коттеждей и блестящая, как леденец, роковая вершина Б-52, не к ночи будь помянута. Хотя мы и отдалились от Лысой горы, она все еще красовалась на заднем плане живой картины.
— Ты выдала Катю! — Ирка посмотрела на меня, как на предателя Родины, шмыгнула носом и снова отвернулась. — Пусть даже она убила Тараскина, но он же гад! Обманул девушку, убил ее отца и возлюбленного! Так ему и надо, а Катьку не мешало бы пожалеть!
— Вот я и пожалела! — почти спокойно ответила я. — Если Катерину привлекут к ответу за убийство, то только за одно, а не за три!
— Что ты мелешь? — подружка перестала созерцать Лысую гору и с недоумением посмотрела на меня.
— Понимаешь, дорогая, — проникновенно сказала я, осторожно обнимая ее за плечи. — Я нынче утром еще немножко подумала и поняла, что только одно убийство является делом рук Тараскина! Он отравил Зинулю, потому что она имела неосторожность сообщить ему о своих претензиях на долю в бизнесе. А вот Андрея Петровича и Тима он не убивал. Их застрелила Катерина!
— Да с чего ты взяла?! — Ирка стряхнула с плеча мою руку, попятилась и с расстояния в пару шагов смотрела на меня, как на опасную сумасшедшую.
— Не ори так громко, ладно? — оглянувшись на «Ауди», попросила я. — Будет лучше, если эта тайна останется только нашей.
Я вновь придвинулась к сердитой подружке и тихо, но внушительно сказала:
— Вот мои аргументы. Первый: шампанское. Бутылка, которую нашли рядом с телом Тима, была из тех, что мы привезли с собой. Значит, это не Тим ее принес, угощал убийца. Два мужика пили бы что-нибудь другое, покрепче. Тараскин вообще вина не пил, только водку и коньяк!
— По такому случаю он мог следать исключение из правила, — съязвила Ирка.
— Мог, — согласилась я. — Но как же перчатки? Ты заметила, на Катьке во время ее исторического спуска с Лысой горы были красные, от ее лыжного костюма, а Вадим летел с горки в коммунальных белых.
— Бог мой, ну и что? — простонала Ирка. — Да на даче этих белых перчаток было, как на складе военного оркестра!
— Позавчера у Вадима тоже были перчатки в тон его лыжному костюму, голубые, спортивные, со специальной страховкой, чтобы не растерять: на одной перчатке короткая стальная цепочка, на другой крючок, они соединяются вместе, — сказала я. — Когда Вадим пошел помогать Анатолию с фейерверком, он снял эти свои щегольские перчатки, я видела, они смешно торчали у него из кармана куртки пальцами вверх, как хохолок синей птицы. А после фейерверка этих приметных перчаток у Тараскина уже не было, ни в кармане, ни на руках. Пощечину Катерине он залепил голой ладонью, потому и получилось так звонко. Кстати, хочешь знать, почему он ее ударил?
— Сначала закончи про перчатки, — хмурясь, попросила подруга.
— Ты слышала про парафиновый тест? — спросила я. — У каждого, кто стреляет из пистолета, на руках остаются следы пороха, это даже дети знают. Если стрелок был в перчатках, эти следы остаются на них. Глазом их может быть не видно, но экспертиза — тот самый парафиновый тест — выявляет следы пороха безошибочно.
Катька во время фейерверка под шумок вытащила у Вадима из кармана его приметные перчатки, а потом спалила их в мангале. Она знала, что стальной крючок и цепочка в огне не сгорят, и, если их найдут, это будет косвенная улика против Тараскина. Ведь подозрительно, что перчатки сгорели, правда? Менты могли подумать: хорошие новые перчатки спалили не случайно — значит, стрелок был именно в них! Точно
