— Это бесполезно, — сказал я. — Ты знаешь, что конец у всего этого один.
Он закричал и исчез.
Небо ревело как глотка тысяч торнадо. Огромные полотна молний высвечивали лоскуты корчащихся черных облаков. Земля под ногами клокотала, сдерживая напор лавы.
Он парил передо мной, лишь отчасти сохраняя материальную оболочку, — призрак далекого будущего на заре планеты. Бледное лицо скривилось в мучительной гримасе.
— Вы погубите себя, — закричал я сквозь рев и вой ветра. — Вы уже вышли за пределы оперативных мощностей…
Он исчез. Я последовал за ним.
Мы стояли на высокой дуге безопорного моста, повисшего над рукотворным ущельем в десять тысяч футов глубиной. Я узнал город Пятой Эры.
— Что вам от меня нужно? — крикнул он, по-звериному оскалив зубы.
— Возвращайтесь, — сказал я. — И передайте им… пусть узнают.
— Мы были так близко! — простонал он. — Нам казалось, что мы уже одержали великую победу над Пустотой.
— Пустота придет не скоро. У вас остается жизнь, как и раньше…
— Кроме будущего. Мы — тупик, верно? Мы выкачали энергию из тысяч бесплодных энтропийных линий, чтобы вдохнуть жизнь в труп нашей реальности. Но за нами ничего нет! Только великая Пустота.
— У каждого есть предназначенная ему историей роль. Вы свою сыграли — и будете играть. Ничто не должно измениться.
— Но вы… — обратился он ко мне через разделяющее пространство. — Кто вы?
— Вы знаете ответ, — сказал я.
Его лицо побелело, как лист бумаги, на котором начертано слово «смерть». Но ум не потерял проницательности: тридцать тысячелетий генетического отбора прошли недаром. Он подавил панику и взял себя в руки.
— Как… как долго? — прохрипел он.
— Биосфера исчезла в сто десять тысяч четыреста девяносто третьем году Абсолютной Эры, — сказал я.
— Вы… вы, машина… — выдавил он с трудом. — Сколько же?
— Меня извлекли из земного годографа через четыреста миллионов лет после начала Абсолютной Эры. Мое существование охватывает период, который вы посчитали бы бессмысленным.
— Но почему? Если только не… — Надежда словно луч прожектора осветила его лицо.
— Распад вероятностной матрицы пока еще обратим, — сказал я. — Наши усилия направлены к благоприятному решению.
— И вы, машина, продолжаете действовать спустя миллионы лет после вымирания человека… Почему?
— Мечта человека пережила его в нас. Мы стремимся возродить жизнь.
— Снова? Зачем?
— Расчеты показали, что человек пожелал бы этого.
Он дико захохотал.
— Очень хорошо, машина. Эта мысль утешает меня, и я возвращаюсь в забвение с миром. Мы поддержим ваше отчаянное усилие.
На этот раз я позволил ему уйти. Потом еще мгновение постоял на воздушной паутинке, наслаждаясь напоследок ощущениями телесной оболочки, глубоко вдыхая воздух этой невообразимо далекой эпохи.
И отбыл в точку своего происхождения.
42
Сверхинтеллект, частицу которого я представлял, встретил меня. Во мне еще свежа была память материального состояния. Импульсы мысли приобрели форму гремящего в просторной аудитории голоса.
— Эксперимент завершился удачно, — констатировал Он. — Главный временной ствол очищен от шлака. Человек стоит у устья Первой Эры. Все прочее стерто. Теперь он держит будущее в своих руках.
Я понял: работа закончена. Мы победили.
Больше ничего не оставалось, нам не было нужды обмениваться сведениями и не было причин оплакивать обреченные достижения исчезнувших эпох.
Мы сместили основной энтропический поток в то прошлое, где путешествия во времени никогда не откроют, где основные законы природы сделали их невозможными. Мировое государство Третьей Эры, Мозг Нексс-Централа, Звездная Империя Пятой Эры, Космическое Влияние Шестой Эры — все исчезло в тупиковых ветвях, как до них неандертальцы и гигантские ящеры. Осталась только жизнеспособная ветвь человека Старой Эры: человека Железного Века — Двадцатого Столетия.
— А мы не ошибаемся? — спросил я. — Как мы можем быть уверены в наших усилиях, если такие же усилия уже предпринимались до нас?
— Наше отличие от предшественников — в неизбежном исчезновении в случае успеха.
— Потому что мы — машины, — сказал я. — Но карги — тоже машины.
— Они слишком близки к своему создателю, слишком похожи на человека. Они цеплялись за существование, наслаждались жизнью, которой их наделил человек. Но ты и я — высшие машины, продукт сотен тысячелетий эволюции без человеческих эмоций.
У меня вдруг возникло желание поболтать, обсудить стратегию охоты, от первоначальной цели — Исполнителя в черном — до последней дуэли со сверхкаргом, в которой беспомощная Меллия послужила приманкой, заманившей переусердствовавшую человекоподобную машину в западню.
Все закончилось, кануло в прошлое, стало историей: Нексс-Централ, карг, Берег Динозавров навсегда вычеркнуты из бытия. А надгробные речи годятся только для людей. Только люди нуждаются в сочувствии.
— Ты настоящий парень, шеф, — сказал я. — Считаю за честь работать под твоим руководством.
В ответ я ощутил смутный импульс, который лишь отдаленно сопоставим с удивлением человека.
— Ты хорошо потрудился и сменил много личин. И перенял природу человека гораздо полнее, чем позволяют возможности машины.
— Человек — странное и ограниченное существо, — сказал я. — Объем его знаний ничтожен. Но все-таки его жизнь настолько полна и совершенна, что нам со всеми нашими преимуществами понять этого не дано.
Последовало молчание. На прощание он сказал:
— Ты выполнил задание и заслужил награду. Она бессмысленна, но тем слаще…
И я рассыпался на затухающие колебания… Пустота…
43
В пустоте мерцала крохотная точка света. Она росла, разгоралась и наконец превратилась в матовый стеклянный шар, венчающий зеленый столб на полоске зеленой травы. Свет фонаря освещал темные кусты, скамейку, урну.
Я стоял в аллее, пошатываясь от легкого головокружения. Мимо прошел человек, быстро миновал освещенный участок и скрылся в темноте. Это был высокий худощавый мужчина в темных брюках и рубашке без галстука. Я узнал его: это был я. Я вновь находился в Буффало, штат Нью-Йорк, в августе 1936
