прикосновение к коже слегка грубоватой плотной ткани.
Ничего не понимавшего Эгвана отвели вниз, в вестибюль; там поджидал тот самый чиновник — Дайн Джеббел. Эрлин в чемто горячо убеждала его, но Дайн на все ее слова лишь отрицательно качал головой. Наконец, как бы подводя черту, он громко, на весь огромный холл, произнес:
— Мы ждали, сколько могли, однако вы злоупотребляете нашим терпением. Если вы оказались бессильны, то мы попробуем воспользоваться своими методами.
Двое крепких мужчин с каменными лицами легко, но твердо подхватили Эгвана под локти и повели к машине — длинному и низкому металлическому червю, оснащенному тремя парами колес. Сзади чинно шествовал Дайн Джеббел.
Странник предполагал, что его повезут в город. Откуда у него была уверенность в этом, он не знал, но не ошибся: вскоре машина уже ехала по узкой, обсаженной с обеих сторон плотными рядами деревьев магистрали. Сквозь стену зелени можно было рассмотреть, что эта полоса проходит посередине более широкого шоссе — видимо, автомобили Департамента Государственных Перевозок пользовались на дорогах особыми привилегиями.
Скоро деревья расступились, открыв взору высокое серое здание с узкими, как бойницы, окнами. Автомобиль затормозил. Давешние стражи, вновь ничего не говоря, вытащили Эгвана из машины и повели к высоким дверям.
Дайн Джеббел следовал по пятам.
Дальше были бесконечные коридоры, хмурые лица, выглядывающие из дверей. Почему-то страннику казалось, что он уже однажды видел это, но воспоминание пролетело, словно порыв ветра. Дорога, которой его вели, шла вниз.
Кабинет, в котором он наконец очутился, был невелик. Низкие столы и стулья, телевизор — или что- то очень на него похожее. В аппарате, возвышавшемся на одном из столов, можно было узнать персональный компьютер.
Дайн Джеббел закрыл за вошедшим дверь, охранники остались снаружи. Только теперь чиновник соизволил разжать губы:
— Можете сесть.
Сам он остался стоять, потом принялся прохаживаться вдоль пустоватой задней стены. Окна тут не было — комната явно находилась под землей. Она не производила впечатления постоянного кабинета; на ней лежал отпечаток какой-то необжитости, временности. Скорее всего, это помещение предназначалось для допросов или чего-то подобного.
Хозяин, наконец, оторвал взгляд от созерцания желто-серой стены:
— Неужели вам нечего сказать мне, Эгван?
Странник в ответ пожал плечами. Дайн, как будто не заметив этого жеста, продолжал:
— Я вполне допускаю, что у вас действительно была частичная или полная потеря памяти. Но сейчас вы явно пользуетесь этим в своих интересах.
Голос собеседника казался отстраненно далеким, холодным, лишенным всяких интонаций.
— Вас выследили в первые же минуты — значит, ваша игра не то что проиграна, она просто не состоялась. Вам совершенно бессмысленно запираться; вряд ли теперь ваши начальники помогут вам выбраться отсюда. Только сотрудничество с правительством даст гарантию благополучного исхода.
Эгван не многое понял из этого монолога; ему было ясно одно — его обвиняли в шпионаже в пользу какой-то из подчиненных центральному правительству директорий. Возможно, если б он знал, в чью именно, он чистосердечно признался в этом.
Тем временем хозяин кабинета, видимо, исчерпав все свои аргументы, решил перейти от слов к действиям.
— Что ж, милейший Эгван, если вы не хотите побеседовать добровольно, придется вам помочь.
Он дотронулся до одной из клавиш на столе.
Почти сразу же в распахнувшуюся дверь вкатилось высокое кресло на колесиках — первая нормальная мебель, которую странник увидел на Эрде. Эгван еще успел удивиться, почему ему кажутся неудобными и нелепыми сиденья этого мира, но вскоре произошло такое, что заставило забыть о подобных мелочах.
Сильный толчок заставил его опуститься в кресло. Умелые руки стянули запястья, лодыжки и грудь мягкими, но прочными пластмассовыми лентами. Потом стали опутывать тело проводами, подключая их к контактам, которые были вшиты под кожу еще в больнице.
…Яркая лампа направлена прямо в лицо, укрыться от ее света невозможно. Даже если плотно сжать веки, она продолжает светить сквозь них, медленно сжигая сетчатку. И не повернуть головы.
В лучах ее блестит шприц. Холодное прикосновение стали к руке…
Мертвенный холод заливает тело, достигая плеча, груди, спускаясь к желудку. Когда эта волна проникает в мозг, в кресле сидит уже не человек — говорящая игрушка, готовая ответить на любой вопрос.
И тут странник понимает, что снова находится на грани смерти.
И снова, как раньше, сознание возвращается толчками. Он то приближается, то удаляется от центра Вселенной, галактики несутся в немом круговороте, умирая и возрождаясь каждый миг.
Первым, что он увидел, было лицо Джеббела. Но теперь на него смотрели глаза, полные изумления, любопытства и страха. Хорошо, что хоть эти эмоции размягчили каменные черты…
Лампа была погашена, ремни — сняты. Двое в голубоватых накидках, с трудом удерживая в руках грузное тело, положили его на появившийся откуда-то диван. Чуть позже странник понял, что находится уже не в той комнате, где начинался допрос.
Дайн Джеббел исчез, зато появился поднос с едой — впрочем, столь же безвкусной, как и раньше.
И тут он сделал великое открытие, потрясшее его. Он думал о себе, об Эгване, человеке без прошлого, пришельце издалека; внезапно он понял, что то было не его имя. Скорее всего, не имя вообще — не из тех имен, что показались бы ему привычными.
Еще одно безумное усилие — и он вспомнил, как его зовут.
Ричард Блейд!
В голове словно взорвался пылающий шар, но цена, заплаченная за это воспоминание, не выглядела высокой. Он попытался припомнить что-нибудь еще, однако двери кладовой, с таким трудом выпустившие эти два слова, захлопнулись намертво.
Ричард Блейд со стоном стиснул виски руками.
Глава 6
Дни продолжали тянуться бесконечно — серые, нудные, ничем не отличавшиеся друг от друга. Приятным было лишь то, что на допросы больше не возили. Правда, несколько изменилась тематика разговоров с Эрлин; ее почему-то гораздо больше стали интересовать технические вопросы, причем в подробностях, доступных лишь специалисту. И еще Блейд заметил, что она начала носить с собой магнитофон. Все это казалось странным, но ни к каким определенным выводам он не пришел. По-видимому, он являлся чем-то вроде футбольного мяча, используемого в некой политической игре. Кроме имени и немногих отрывочных воспоминаний, сказать о себе он ничего не мог. И ему смертельно не хватало информации!
Решение использовать Эрлин зрело давно; вопрос состоял лишь в том, как сделать это с максимальной пользой. То, что она неравнодушна к нему, Блейд заметил еще в первые дни, как только вернулось осознание собственного «я». Теперь предстояло заставить ее раскрыться, проявить более сильные эмоции. Если это удастся — союзник, а точнее, союзница, будет у него в руках. В прямом и переносном смысле.
Подходящий момент наступил довольно скоро.
Однажды во время утреннего осмотра (они продолжали проходить как обычно), Эрлин замещала
