совсем другое. Беспокойная жизнь и вечные разъезды по миру не позволили Конни приобрести достаточный опыт в отношениях с мужчинами, но отбросив в сторону сомнения, Конни дотянулась до пуговиц блузки на спине и расстегнула их. Ник почувствовал ее тугие груди у себя на груди, и его дыхание заметно участилось, впрочем как и ее.
— Лечь спать — прекрасная идея, — она опустила руки и расстегнула молнию у себя на юбке.
Зубчики молнии задребезжали, и Ник, смутившись, увидел в образовавшемся проеме розовый шелк ее комбинации. Он попридержал ее, когда она выступила из туфель и опустила юбку. Ник только скрипнул зубами, слов он не находил.
Глава 4
— Может, мне следует выйти в холл? — его голос прозвучал неуверенно и хрипло.
Конни только рассмеялась этому глупому вопросу.
— Я не собираюсь снимать комбинацию.
Он стоял, как фонарный столб, переводя мечущийся взгляд со своих далеко не блестящих туфель на тени, пляшущие на постельном покрывале. Уголком глаза он заметил сонную улыбку на ее лице.
— Ты чувствуешь себя не в своей тарелке, — сказала она, — наверное, из-за жары.
Она потянулась своими пальцами с ненакрашенными ногтями к верхней пуговице его рубашки и расстегнула ее, затем потянула одной рукой за кончик его галстука, другой развязав узел.
— Ты такой хороший, Ник.
Ник судорожно сглотнул слюну.
— Ты храбрый, добрый и надежный.
— Прекрасные качества для сыскной собаки!
Одну за другой она расстегнула остальные пуговицы на его рубашке. От легкого прикосновения ее пальцев сердце его заколотилось, как большой оркестровый барабан. Он глубоко вдохнул в себя воздух и приказал себе расслабиться. Он еще мог себя контролировать, когда взял ее обеими руками за запястья, кожа которых показалась ему мягче лайки и глаже фланели. Ее пульс бился ничуть не реже, чем его, когда он провел ладонью по локтевому изгибу ее руки.
Он безжалостно напомнил себе, что она вряд ли имела в виду что-то такое.
— Ты еще не оправилась от шока, — сказал он.
— Ты хочешь, чтобы я легла?
— Да. Нет.
— Так да или нет?
— Я уверен, ты сама знаешь, что тебе следует делать.
— Да, знаю.
Она одарила его доверительной улыбкой и села на краешек кровати. Положив ногу за ногу, она сунула руку под подол комбинации, отстегнула и стянула чулки.
— Как хорошо освободиться от них, — она вздохнула. — Может быть, мне следует освободиться и от комбинации?
— Пусть уж она остается на тебе, — в полупустом номере голос его прозвучал глухо.
Он все это время пытался доказать ей, что он никчемный для нее человек, она же старалась убедить его в обратном. Стоя перед кроватью, Конни откинула покрывало и подняла простыню.
— Может ты хочешь еще выпить?
— Нет, я чувствую себя отлично.
— Тогда укрой меня.
Она улеглась в постель, а Ник натолкнулся взглядом на коварный изгиб ее бедер. Он натянул простыню сначала на ее ноги, потом на колени, талию, рельефно обозначенную узкой комбинацией, затем на прикрытые кружевами ясно очерченные груди и остановился у подбородка. Он хотел завершить этот жест доброй воли коротким поцелуем в лоб, но Конни обвила его запястье пальцами и потянула его к себе. Он уселся на край кровати.
— Любовь моя!
— Я слушаю.
Он нахмурился. Не сулило ничего хорошего то, что глаза ее были полуприкрыты веками. Киношники называют такие глаза «глазами спален».
Он попытался думать о чем-нибудь отвлеченном, но не смог.
— У тебя шок, и ты все еще находишься под неприятным впечатлением от случившегося.
— В твоей власти сгладить его приятным впечатлением.
— Я не могу.
— Ты же не голубой?
— Конечно, нет.
— Женат?
— Никогда не был.
— Дал обет безбрачия?
— Хотел. Даже написал по этому поводу письмо римскому папе, но оно или затерялось где-то на почте или папа просто не соизволил мне ответить. Нехорошо с его стороны.
— Очень смешно! Но, Ник, почему ты не можешь расслабиться?
— Я это сделаю сразу, как только ты уснешь.
Это было не совсем правдой, судя по событиям последних дней. Он сможет расслабиться только тогда, когда будет уверен, что эта прекрасная и отважная женщина покинула страну и находится в безопасности.
— А если я не хочу спать?
Он хотел что-то ответить, но ее глубокий голос и рука, лежавшая на его бедре, остановили его.
— Я хочу отблагодарить тебя, Ник.
— В этом нет необходи…
Кончиком пальцев она прикрыла его губы.
— Я хочу, чтобы ты обнял меня. Я хочу кому-нибудь верить. Ты единственный, кто выслушал меня и понял мои горести. И ты был там, в Капитолии.
Беззащитность и уязвимость, сквозившие в ее словах, не могли не тронуть его. Ее искренность, честность и мужество удивляли его. Подобно святому Себастьяну, Ник теперь ясно осознавал, что означает быть истыканным стрелами. Только в его случае стрелы эти были из колчана Купидона.
Если она чувствует себя одинокой и запуганной, Ник сделает все, чтобы облегчить ее жизнь в Лампуре. Он не спрашивал себя, как ему удалось добиться чести заслужить ее доверие, но знал, что скорее умрет, чем его потеряет.
Он легонько коснулся ладонью кружевов, прикрывавших ее груди, веки ее затрепетали, и она выдохнула что-то похожее на благодарность. Твердый сосок уперся в его ладонь.
Он пообещал себе, что остановится через минуту после того, как приласкает ее другую грудь. Его самого удивляло, как мужчина может проделывать такое, твердо стоя одной ногой на полу, и каких трудов ему стоит эту ногу оставлять там, где она находится.
Ее нежные атласные груди порозовели, в ложбинке между ними заблестела струйка пота Его рука сама собой скользнула по спине и легла на округлость бедра, затем дальше, чтобы ощутить упругую податливось ее ягодицы.
Он задыхался, он был возбужден до предела, но как-то умудрился свести все это к братскому участию.
— Теперь ты успокоилась?
— Я все еще боюсь чего-то, — ответила она, и это было правдой.
Никогда раньше Конни не чувствовала себя такой слабой и ранимой, и никогда раньше ей так не хотелось полностью отдаться своим чувствам. И это оказывалось на удивление легко. Не надо лишних слов,
