тоником джин. Он пожал плечами:
— О чем ты говоришь?
Он издевается над ней! Конни сдержала готовое было сорваться с губ раздражение.
— Я имею в виду наше поспешное бегство из долины со скоростью шестьдесят миль в час.
— Ах, ты об этом!
— Именно об этом.
— Обычное желание покрасоваться! Разве в Америке мужчины не любят иногда прокатиться с ветерком?
— Мальчишки любят.
Конни смотрела ему прямо в глаза. Это был для них трудный день, проведенный в трясущемся джипе. Нику пришлось разговаривать со многими людьми, упрашивать, очаровывать, выуживать сведения. И все это он делал ради нее. Три раза на дороге их останавливал патруль, и каждый раз сердце у нее уходило в пятки, и каждый раз он ухитрялся от них отделываться.
Однажды она случайно поймала его взгляд и поняла, что он вспоминает душевую так же часто, как и она. Это открытие отозвалось в ее душе болью.
— Какой бы у нас получился великолепный ужин, если бы ты помолчала, Конни! Акулье мясо превосходно.
Конни вяло поковыряла вилкой лежавшие перед ней на тарелке кусочки мяса.
— Ты не сказал мне еще, что тебе удалось разузнать.
— Я узнал, что десять лет гражданской войны ожесточили людей, сделали их подозрительными и несловоохотливыми. И я их понимаю.
— Могу себе представить!
Ник взглянул на нее с любопытством:
— Однако же тебя твои несчастья и трудности не сумели ожесточить.
Конни пожалела, что этого не случилось. Ее разрывали противоречивые чувства: долга перед отцом и любви к Нику.
— Я здесь прежде всего для того, чтобы вызволить отца. Это моя главная цель.
Она не сказала «моя единственная цель». Ник поднял стакан:
— А это — мой закадычный друг.
Все бы ему шутить, подумала Конни. К тому, что ей хотелось сказать в следующий момент, она готовилась весь день:
— Вчера…
— Давай не будем об этом.
— Нет, будем. Вчера я разбудила в тебе надежды…
«Нет, Конни, ты разбудила во мне желание, которое я с трудом преодолел».
— Не беспокойся, — сказал он вслух. — Я не держу на тебя зла.
«Но ты держал меня целых пять бесконечных минут в своих мокрых объятиях», — подумала она и промолчала.
Ник улыбался, и она отчетливо видела в его глазах отблеск вчерашних чувств.
— Я не стану распространяться об этом и тебя попрошу о том же, — сказала она решительно, стараясь справиться с неожиданно нахлынувшим на нее потоком чувственности, щекотавшим ей кожу. — Мне было вчера так одиноко.
— Да?
— Я чувствовала себя абсолютно одинокой, беззащитной.
— Да? — слово ветерком прошелестело в тишине ниши ресторана и упорхнуло в залитый лунным светом сад за окном.
— Не пойми меня превратно, Ник. Когда надо, я сильная. Я не раскисну, если случится попасть в переделку.
— Уж в этом-то я уверен. Вчера, вылетев из Капитолия, ты была похожа на ландскнехта. Я сам тебя испугался.
— Да, но… — сказала она жалобно.
— Неужели ты думаешь, я способен яростно сопротивляться, когда на меня накидывается женщина? И какая женщина! Если бы я вчера устоял совершенно, я бы сегодня уважал себя немного больше.
— Какой ты легкомысленный!
— А какая ты серьезная! Но обменявшись этой парой любезностей, давай, однако, на этом остановимся, если, как я полагаю, это именно то, чего ты хочешь.
Именно этого Конни не хотелось.
— Ник, я и раньше использовала людей, поэтому считаю своим долгом предупредить тебя, что постараюсь использовать и тебя в своих целях.
«Но иногда получается так, что тот, кого я использую, становится мне необходим, — подумала она, — я совсем запуталась».
Ее признание не стало для Ника откровением и не расстроило его. Он вынул лимонную дольку из своего стакана, раздавил ее и бросил на стол.
— Учитывая обстоятельства, я тебя отлично понимаю.
— Но ведь так поступать нехорошо!
— Нехорошо брать людей в заложники, нехорошо годами держать их в неволе и нехорошо судить людей. Я не сужу тебя, Конни. Ты должна быть верна тем, кого любишь. Я уж не буду говорить, как это твое качество восхищает меня и что значат для меня твои искренность и мужество.
— Ты умеешь говорить приятные вещи, Ник.
Он взял ее пальцы в свои и принялся их перебирать, а в ней снова проснулось желание, наполнив ее тело смутным ожиданием.
Ник касался ее так часто, что она уже перестала удивляться той быстроте, с какой ее тело отвечало на его прикосновения. Как будто испуганная стая пташек вдруг срывалась с земли, взмывала высоко в небо и парила там, подхваченная невидимыми воздушными потоками.
Конни решительно опустилась с небес, вспомнив, зачем она здесь.
— Ты так и не сказал мне, почему мы неожиданно сорвались и умчались из деревни. Я ожидала увидеть сзади нас джипы мятежников и услышать грохот выстрелов.
— Я был почти уверен, что так оно и случится.
Кровь застыла у нее в жилах. Неосознанно она крепко сжала его руку.
— Была опасность?
— Мы на полной скорости от нее ускользнули. Бегство в таком случае — самое верное средство.
Конни затрясло, она ощутила холодную пустоту в сердце.
— Тебя предупредила та женщина?
— Да, и без лишних слов.
— Она ничего не сказала об отце?
— Нет.
Ник по привычке старался попридержать язык и не особенно вдаваться в подробности. Годы, проведенные на дипломатической службе, научили его говорить не более, чем это было необходимо. К тому же он щадил Конни. Она делала все возможное для спасения человека, которого любила. Как жаль, что это был не он, Ник Этуэлл.
Он отставил подсвечник в сторону и наклонился к ней, сведя голос до шепота:
— Та женщина ясно намекнула, что мятежники поблизости.
Конни судорожно вцепилась в его руку, и Ник ощутил горячие токи, перебегавшие от нее к нему. Мысль о том, что любовь надо еще уметь заслужить, не оставляла его. Если нужно было бы рыскать по округе и выуживать крохи сведений, только лишь для того чтобы, в конце концов, заслужить ее благодарную улыбку, он бы с радостью занимался этим день и ночь.
— Мы были, должно быть, совсем близко от него, — сказала Конни, имея в виду своего отца.
Свет свечи отражался в ее глазах. Огромные черные зрачки в зеленом море радужной оболочки были островами, к которым он плыл, преодолевая волны и течения. Нику опять захотелось оказаться заложником
