– Зашибись, – говорю я.
– Как мы можем это проверить? – спрашиваю я.
– Сядешь в соседнем кабинете и послушаешь, – говорит он.
– Он своеобразный мужик, ну, этот, который… – говорит врач.
– …трахает мою жену, – заканчиваю я.
– Вот так здорово! – улыбаюсь я.
– Может, подружитесь? – спрашиваю я.
– Слушай, не бери в голову, – кладет он руку мне на плечо. – Они все такие.
– Это уж точно, – смеюсь я.
Это уж точно.
– У меня есть хомячок, – говорит легавый.
– Его зовут Кузьмич, – плачет он.
– Успокойся, – мягко кладет врач руку ему на плечо, и я подглядываю, – особо не скрываясь, потому что легавый, как объяснил мне друг в белом халате, под гипнозом в полной прострации, чтоб его.
– Мне хотелось назвать его как-то по-другому, например, просто – Хомячок, – жалуется легавый.
– Но никому, даже маме, эта идея не нравилась! – восклицает он, и мы с доктором едва со смеху не катимся, как два колобка.
– Тогда я дал ему имя Кузьмич. Он стал очень большим, и каждый день я кладу ему в два-три раза больше еды, чем требуется. То, что Кузьмич не съедает, он прячет под газету. Я забыл сказать, что хомяк живет в аквариуме, и мне его очень жалко, – сетует легавый.
– По ночам он прыгает, перебирает лапками по стеклу, и мне его очень жалко, – повторяется он.
– Но если я его выпущу, он заберется под диван или шкаф, я не смогу его найти, и он умрет. Тогда мне будет жаль его еще больше. Как-то раз он все-таки смог вылезти из аквариума, – с горечью говорит легавый.
– Расскажи мне, как это было, – просит врач.
– Я расскажу, как это было, – говорит, словно загипнотизированный. Загипнотизированный легавый.
Я сижу в другом кабинете, глядя на них в открытую дверь. Честно говоря, я даже не удивился, увидев его здесь. Но Женя… Изредка мы переглядываемся с врачом. Легавый полулежит на диване, рукава его рубахи закатаны, он говорит и говорит. Врач предупредил меня, что давить на него в таком состоянии бессмысленно: люди под гипнозом хуже сумасшедших, еще хитрее. Поэтому – терпение, сказал врач.
– Терпение, – говорит легавый.
– Сейчас расскажу, – всхлипывает он.
– Я так испугался, – говорит он горько.
– Вспоминай, – мягко велит врач.
– Я пришел поздно вечером, мать ничего не сказала, она вообще в последнее время со мной не разговаривает, думаю, она это из-за отца, хоть я точно и не знаю, и поменял ему, как всегда, газеты, – начинает легавый.
– Отца? – случайно переспрашивает врач.
– Они ссорились. Я собрал старые, мокрые и изгрызенные, выкинул их в мусорное ведро. Постелил совсем свежие. Наш сосед по лестничной клетке работает в газете, и у меня дома всегда есть несколько экземпляров. А потом я совершил ошибку – свернул ему в трубочку еще один номер, – пускай думает, что это его норка. Меня предупреждали, чтобы я так не делал, но в тот вечер мне почему-то показалось, что Кузьмич очень хочет спать в норке, а не в ворохе рваной бумаги, как обычно, – снова начинает плакать легавый.
– Потом я нарезал ему несколько кусочков огурца, персика, немного капусты и насыпал две ложки овсяных хлопьев, смешанных с изюмом, – сюсюкает он, и меня вот-вот стошнит.
– Налил свежей воды в блюдце. Запустил хомячка в аквариум (он все это время сидел у меня на плече), пожелал ему и маме спокойной ночи, почистил зубы, выключил свет и лег спать, – голосом ребенка, а он сейчас и есть ребенок, отчитывается легавый.
– Проснулся от громкого шороха и сразу понял, что хомячок выбрался. Он встал на трубочку (ту норку, помните) и сумел уцепиться лапками за край аквариума, после чего выбраться для него не составило труда.
– Я долго искал его на полу, даже поснимал доски снизу у шкафа – мама даже и не проснулась, – но все равно не мог найти Кузьмича.
– Тогда я подумал, что он уже сбежал из дома, и выключил свет.
– Я знаю, что похож на маньяка, – тихо говорит он.
– Н у, когда все это говорю, – говорит он.
– Знаете, такой тихий помешанный маньяк, который вдумчиво так говорит о своем хомячке или коллекции бабочек, или рыбках, а потом берет кухонный нож и перерезает случайному прохожему горло.
– Но, поверьте, это не так.
– Я АБСОЛЮТНО НОРМАЛЕН, если это то, что вы имеете в виду.
– У меня есть школа, дом, друзья и девочка, которая мне очень нравится…
– И я даже пригласил ее один раз в кино! – не связывай нас столько, я бы пожалел его.
– Она не согласилась, конечно, потому что рядом стояли ее подружки, и наверняка, если б она согласилась, они подняли бы ее на смех, но я видел: ей очень приятно, что я пригласил ее в кино.
– У меня есть родители, хоть папа и не живет сейчас с нами, но они с мамой женаты, не разведены, просто он работает далеко. У меня есть родители и новые кроссовки.
– Летом я езжу отдыхать на море.
– По вечерам иногда хожу в гости.
– Люблю читать книги.
– Я абсолютно нормален, вы же понимаете теперь это, потому что именно это вы и имели в виду, когда сомневались и, может быть, пытались понять, нормальный я или тихо помешанный.
– Да, и еще я очень жизнерадостный, – утирает он слезу.
– Просто когда я смотрю на своего хомяка, мне его очень жаль. Он несчастлив, наверное, в своем аквариуме.
– Но если я выпущу его оттуда, он будет еще несчастнее, потому что обязательно умрет где-нибудь под шкафом, застрянет и сдохнет от голода.
– Я очень несчастен, когда думаю о нем, и очень привязан к нему.
– Он такой маленький, у него такой маленький мозг, что он, наверное, и не понимает даже, что такое счастье.
– А я не могу ему объяснить, и оттого мне плохо.
– Но я очень к нему привязан.
– Ты всегда чувствуешь ответственность за слабых, да? – спрашивает доктор.
– Да, – плачет легавый.
– Ты виноват в том, что им плохо, – говорит врач.
– Да, – захлебывается легавый.
– А когда слабым хорошо, ты счастлив, – говорит доктор.
– Ну, конечно, – вытирает легавый слезы протянутым платком.
– А когда ты делаешь слабым хорошо? – спрашивает доктор.
– Могу я рассказать еще про хомячка? – спрашивает легавый, и я снова еле сдерживаю смех.
– Конечно, – улыбается доктор.
– Кстати, в ту ночь я смог найти его, – вспоминает легавый.
– Он снова сильно зашуршал, и меня осенило.
– Я подставил к шкафу стул, забрался на него и увидел, что Кузьмич бегает по крышке шкафа.
– Я сказал ему: подойди сюда, и он как будто понял мои слова и подошел, взялся за пальцы и ждал, пока я спущусь с ним вниз и верну его в аквариум.
– А мне стало жаль, очень жаль, я так и не понял чего, наверное, не только моего хомяка, я думаю
