Она внимательно – потому что выше ростом, да я еще и сижу – наклоняется ко мне и спокойно глядит мне в лицо несколько секунд. И выносит приговор, не колеблясь.
– А вот это, милый, вряд ли.
Она оказывается провидицей. С нежностью у нас никак. Может быть, все дело в размерах. Женя больше меня – просто крупнее, – и я не могу сгрести ее в себя, как проделывал это со Светой. Поэтому, а еще в силу некоторых Жениных предпочтений, о которых она меня сразу предупредила, мы проводим первый вечер в моем доме грязно ругаясь и оскорбляя друг друга.
– Пни меня, дрянь! – орет она.
– Сильнее, слабак!
– Да нет, толкай ты, чтоб тебя, ногой!
– А ударь ей!
– Прямо в задницу!
– Прямо в задницу?! – ору я.
– Прямо в задницу! – взывает она.
– Пнуть?! В эту, блин, долбаную задницу?! – шлепаю я по ягодице.
– В эту, блин, самую что ни на есть задницу! – шипит она.
Я бью ее ногой, и она переворачивается. На шее у Жени собачий ошейник, правда, поводка нет. Задохнусь еще, на фиг, говорит она, перед тем, как раздеться. Не беспокойся, говорю я. Ты связалась с нормальным мужчиной. Я не маньяк. Ой ли, спрашивает она и застегивает ошейник, глядя мне в глаза. Долго-долго.
– Знаешь, – я внезапно охрип, – а вот теперь я ни в чем не уверен.
Она кивает, мы барахтаемся в постели, и будь мы пьяны, похмелье бы выветрилось уже через час, но мы пошли на третий час, и, хлебнув воды из графина, она орет сильным, почти мужским голосом:
– Да пни же меня, так тебя, избей, ааррр!
– Получай, получай, подстилка! – ору я.
– Получай, потаскуха!
– Вззззз, – дребезжит телефон.
– Это кто здесь слабак, ты, тряпка?! – ору я.
– Нн-на! – реву я.
– О-о-о, – ухает она где-то из-под живота.
– Д-да, – продолжает она.
– Вззз, – верещит телефон.
– Ыых! – реву я.
– Оох, – меняет голоса Женя и жалобно пищит.
– Н-на! – радостно реву я.
– Вззззз!!!! – орет телефон.
– Да?! – срываю я трубку, задыхаясь.
В трубке молчат. Так долго, что я успеваю остыть. Но из Жени не выхожу. Наконец молчание прерывается незнакомым голосом.
– Лоринков? Здравствуйте. Вас беспокоит…
– …бывший муж Светланы, – впервые в жизни оказываюсь провидцем я.
– В качестве полицейского, – легко соглашается он. – Не могли бы мы встретиться?
– Запросто. За…
– Я бы подъехал.
– Сегодня?
– Вы так неожиданно выписались…
– Послушайте, – говорю я, – я еще не очень хорошо себя чувствую и…
– Отвезти вас в больницу?
– Да ну вас, – говорю я.
– Нужно поговорить. Просто поговорить, – объясняет он, – выяснить, почему именно она так сделала…
– Не знаю, – быстро говорю я, вспомнив ту часть монолога Светы, которая касалась моих измен, и поняв, что сказал это слишком быстро, хлопаю себя по лбу.
– Вы же знаете… в жизни всякое бывает… – мямлю я.
– Возможно, она была расстроена из-за вашего расставания? – пытаюсь нанести удар я, но моя стойка слишком слаба даже для самого страшного удара.
– А разве она вам не сказала? – вкрадчиво спрашивает он.
– Нет, – говорю я, припоминая что-то о доведении до самоубийства, но ведь я и не доводил в прямом смысле, мать вашу…
– Так я заеду? – мягко спрашивает он.
– Да, – говорю я.
Потом вспоминаю про то, где, собственно, нахожусь. Пять минут, и я воспрял. Быстро завершаю, соскакиваю с кровати и бегу в душ. Женя говорит вдогонку:
– Приготовить тебе хот-дог, милый?
Она не умеет готовить. Я горько вздыхаю и мылюсь. Так я и знал.
Не бывает же все
Бах! Я присаживаюсь на корточки и обхватываю голову руками. Потом оглядываюсь. Слава богу, на улице пусто, и никто не видит, что у меня сдали нервы. В переулке виднеются мамаша с ребенком, чей лопнувший воздушный шар и заставил меня присесть.
– Сяйка, сяйка! – кричит малец, и я трясущимися руками достаю из джинсов платок.
Поздно. Уже так поздно, что светофоры не работают. Какого хрена мамаша таскает малыша по улицам в такой час? А может, им негде переночевать? Я нервничаю, думая и об этом. Рядом с ними останавливается машина, и они садятся. Кто их взял? Отец? Любовник мамаши? Случайный водитель? Маньяк? Извращенец, мать его? Я кладу под язык таблетку антидепрессанта и втягиваю воздух сквозь зубы. Курить я бросил еще год назад, вот и приходится чем-то себя занимать. Интересно, что сейчас делает в моей квартире Евгения? Я трогаю себя через карман, и мне сводит скулы. Вот бы продолжить… Проклятый легавый!
Машина тормозит так мягко, что я не успеваю даже вздрогнуть. Дверь приоткрывается, и он кивком предлагает мне сесть. Пока он выруливает на проспект, я рассматриваю его лицо. Чуть продолговатое – что-то неуловимо лошадиное в нем, что-то от мира жвачных и копытных, и как это Света, любившая все красивое, с ним жила? – насмешливое лицо уверенного в себе мужчины.
– Вы служили в армии? – спрашиваю я.
– Мы же на ты, – ухмыляется он.
– Мы же на ты, дружище, – напевает он.
– Мы же на ты! – восклицает он и подмигивает мне.
– Следи за дорогой, – покрываюсь я потом.
– Давно на химии? – подмигивает он снова.
– Года полтора, – понимаю я бессмысленность любого сопротивления.
– И как, помогает? – озадаченно спрашивает он.
Выражение лица меняется у него так быстро, как поверхность озера в непогоду. Момент – и вода рябая. Еще момент – застыла. Лицо у него меняется со скоростью света. Ха. Муж Светы меняется со скоростью света. Я давлю в себе желание вытянуть из пузырька еще одну таблетку и перевожу дух.
– Ага, – кивает он.
– От этого дерьма потеешь, как сурок, – понимающе говорит он.
– Сраный сурок, – хохочет он.
– Когда мы с парнями отлеживались в Дубоссарах – это к твоему вопросу об армии, – объясняет он.
– И каждый день кого-то из нас выбивало, как бутылку в дешевом тире, – сжимает он губы.
– Некоторые переставали соображать хоть что-то и начинали жрать это дерьмо, – зло говорит он.
– Тем более что аптеки в городе были открыты для всех! – смеется он.
– Особенно для вооруженных бойцов! – хохочет он.
