– А мне, дружище, придется спать дома на кровати...
– Это не по-товарищески!
– Да. Но так нужно, Алексеевич. Очень нужно!
– Значит, не спать?
– Спать, но слышать все.
– Ружье можно взять?
– Ни в коем случае! И свой «смит» спрячь дальше, чтобы никто не видал. А ночуй в конце огорода. Там у Адама Ивановича лодки стоят... Пристань...
Я ждал опять стенаний, но Игорь ответил служебно:
– Слушаюсь!
Поздней ночью вернулся Адам Иванович. Я проснулся и вышел в кухню покурить. Адам Иванович ел жареного карася. Не приглашая меня к столу, спросил недовольным тоном:
– Чо это племяшу-то взбрендило ночевать у воды? Добро бы на сеновале, а то у самого комарья!
– Да я отговаривал мальчишку, но разве справишься? Говорит: скоро в армию возьмут. Нужно закаляться... Все время спит на улице.
– Чудак-рыбак! Ну, товарищ заготовитель... Говорил с народом... Всяко убеждал: поедемте, дескать, поставим сети на пробу теперь же. Без водосвятия, значит. Куда там! И слышать не хочут! После попа, говорят. А с попом-то еще неизвестно, как получится. Сельсовет не согласен, а по нынешним временам – они сила!
– И не говори, Адам Иванович! Это хорошо, что у вас хоть ячейки-то нет!
– Миловал господь бог! – ответил Адам Иванович, но довольно мрачно добавил: – Но все одно – появится... Они нонче, ячеишные-то, что грибы после дождя. Докатится и до нас. Даром, что далеко живем.
– Докатится, – безнадежно махнул я рукой.
Оставив сковородку и графинчик, Адам Иванович изучающе посмотрел мне в лицо.
– А вы, товарищ... Извините: из каких будете? Папаша-то жив аль нет? С лица-то вы, вроде, не из нонешних...
– Отец успел уехать в Харбин, а я... задержался... Служил... И папа тоже служил...
Он удовлетворенно кивнул.
– Понятно! Так мне и думалось. Ну и то щастье, что жив остался. А у меня сынок... сгинул. Сколь я ему говорил: не лезь ты в энту свару! Красные, белые... Ладно, что было, то прошло. У меня к тебе такой вопрос... Да садись. Может, по одной пропустим?
– Нет, спасибо.
– И хорошо. Хоть и заготовитель, а смолоду привыкать не след... У меня к тебе такой вопрос: можно так, чтобы контракт заключить, а никто не знал? А? Ни мужики, ни сельсовет... Штобы не свидетельствовать, значит?
– А почему тайно, Адам Иванович?
– Да ить... Скажу вам по откровенности: думка у меня уйти отсюда... В город намереваюсь. А там каку-никакую торговлишку развернуть...
– А деньжонки имеются?
– Не без того... Однако не зря сказано дедами – «принуждение не в осуждение, а и честь»... Лето-то нынче рыбное... А я один за всюё деревню отловлю...
– А годы, Адам Иванович?
– Какие мои годы?
– Сколько возьметесь добыть рыбы?
Он назвал потрясающую для одного рыбака цифру.
– Это я еще с оглядкой, дорогой товарищ! А может, и удвою. Не хвалясь скажу. Супротив меня все прочие так, мелкота! Не рыбаки, а горе одно! Аванец мне не надобен. Сам видишь – живу не тужу... А может, тебе деньги нужны? Ты говори, не стесняйся. Выписывай на меня аванец, а забирай себе! Давай, давай, не сомневайся!
И мы заключили секретный контракт.
Рано утром Адам Иванович, собираясь на покос, сказал мне:
– О других ты не думай! Со мной дружбу не теряй, а рыбаки, верное слово, не поедут на озеро... И времени не трать зря... Езжай себе с богом! Вот баба моя вас покормит – и езжайте...
– Что ж... попрощаемся, Адам Иванович... Будьте здоровы! Ободняет – тронусь и я...
– И хорошо. – Он стегнул по лошади.
Вскоре пришел Игорь. Лицо его было усеяно желваками и чудовищно распухло.
– Игорь! Когда ночью появился на берегу Адам, был ли на нем рыбачий фартук?
– Н-нет!.. Нет, фартука не было.
– А в руках что было?
– Весло... А что?
– На озеро он не ездил?
– Нет. Он очень удивился только: почему я сплю здесь, на берегу. И пошел к дому обратно... А уток на озере – сила! Всю ночь крякали!
После завтрака Игорь снова взялся за «Мир Божий», а я сказал Устинье Сергеевне, что схожу перед отъездом «отметиться» в сельсовете.
Нужно было познакомиться с некоторыми рыбаками.
Владельцем первой указанной мне рыбацкой хаты оказался Евстигней Матвеевич, жердеобразный мужик-ревматик. Я попал в момент крайнего обострения семейных отношений.
– Опять нажрался! – кричала на верзилу его жена, – Маньке обутки новые нужно; у мине пальта нет, третью зиму в тюфайке провожу! Сам только что не в лаптях ходишь, а в опорках! Прорех полна изба, а он, видишь ты... Чтобы тебя чума забрала вместе с лысым чертом вашим!
Она повернулась ко мне с глазами, полными слез.
– Иде же энто видано такое, товарищ заготовитель?! Пьют без просыпу мужики! А все лысый, хозяин-то ваш. Вечор полбутылки принес. Истинно говорится – пропойцы! Тьфу на вас всех!
Рыбацкая жена схватила помойное ведро и, расплескивая зловонную жижу, помчалась на двор. Высокий молчал, отвернувшись в сторону.
Во второй избе повторилось почти то же самое. И тут поминали «лысого черта».
И в третьей хате. И в четвертой жены рыбаков поносили Адама Ивановича...
Председатель сельсовета на мои осторожные расспросы ответил только, что Адам Иванович «мужик справный и оченно способный»... К чему способный, председатель не пояснил, а расспрашивать было нельзя. Заготовитель всегда любопытен только по части коммерческой. Не больше.
Я спросил Устинью Сергеевну:
– А если мы погостим у вас еще, Сергеевна, не в обиду будет? Хотим съездить на озеро. Поохотиться.
– Да пошто же обижаться? Живите сколько хотите. Адам-то Иваныч утресь мне о вас очень даже хорошо выразился: мол, человек, вполне даже душевный, свойский... Дружить, сказал, будем. С ночевой поедете? Я вам шубенку дам, а лодки у нас не запирают. Весла в сараюшке.
Игорь ликовал. Когда мы пришли на берег, я увидел унылую фигуру Евстигнея Матвеевича. Тот скорбно смотрел на озеро.
Я спросил:
– Матвеич! А видение-то в которой стороне было?
– На восходе... Прямо на восходе. Неужто на восход поедете?
Тон его голоса был тревожным.
– Ну, уж нет! Кто его знает, в чем там дело?
– И то! – успокоенно заметил рыбак. – Вот именно! Кто ево знат?
Я усадил Гейшу в свою лодку и крикнул Игорю, уже сидевшему в другой:
– Греби на запад!
