листки, не имевшие большей частью никаких следов работы испытуемых.
— Похоже, у нас нынче нулевой результат, — удивился Мухин, часто придерживающийся спортивной терминологии, — вернее: противник одержал победу за явным преимуществом.
— Но она далась ему нелегко, — заметил пришедший в себя Лабутя.
Мухин поднял его и попросил объяснить, что произошло. Лабутя молча переминался с ноги на ногу. Раскалываться он не собирался. Такая же просьба последовала к Ильину. Однако самый честный и неподкупный тоже молчал. Мухин вышел из себя:
— Вы без пяти минут курсанты, а ведете себя как примитивные чайники. Произошло ЧП, и объяснять его все равно придется, так лучше все рассказать сразу и попытаться погасить инцидент.
— Разрешите доложить, — поднялся Седов, — ее испугала крыса.
— Мышка, — уточнил Лабутя, — мышка бежала, хвостиком вильнула…
Мухин осмотрелся.
— Откуда она здесь взялась? Кто принес?
Ребята почувствовали нечто вроде стыда. Ах, Мухин, Мухин! Знаменитый спортсмен, гордость училища и предмет для подражания многих суворовцев, неужели он не понимает, что задавать подобные вопросы считается признаком дурного тона, тем более отвечать на них?
— Кто принес? — повторил Мухин постыдный вопрос. — Мышь оказалась здесь не случайно.
— В жизни очень часто так случается, — глубокомысленно заметил Лабутя.
— По весне, когда растает снег… — поддержали его раздумья.
Мухин махнул рукой и, схватив пачку листков с контрольной работой, побежал гасить инцидент собственными силами. В дверях он столкнулся с возбужденным Сандимычем. Этот допытываться не стал, сразу набросился с упреками: как могли совершить они такое надругательство?
И снова пришлось удивляться: причина возмущения Сандимыча была непонятной. Разве Фулия не досаждала ему более всех, разве не она явилась причиной злых умышлений, в том числе и сегодняшней контрольной?
— Где же ваше благородство? — восклицал тот. — Сильный всегда оберегает слабого — это закон природы, ему подчиняются даже дикари. Мужчины защищают стариков, детей, женщин. Самым сильным дают в руки оружие и обязывают защищать весь род, племя, народ. Иди, показывай силу, воюй с себе подобными, убивай их, но не поднимай руку на слабого, кто не способен дать сдачи. Зрячий не должен соревноваться со слепым в зоркости — это безнравственно. Здоровые юноши с крепкими нервами не должны пугать крысами тех, кто боится их. Это тоже безнравственно. Боже мой, неужели мы не научили вас такой простой истине?
Ветров не сдержался и бросил реплику:
— А давать примеры из разделов, которые не проходили, нравственно?
— Нет! — тотчас же откликнулся Сандимыч. — К нравственности это никакого отношения не имеет. Я так расхваливал вашу сообразительность, что педагоги решили проверить ее на деле. И вот, вместо того чтобы взять головы в руки и оправдать мои надежды, вы устраиваете недостойную травлю женщины. Как же мне теперь смотреть ей в глаза?
— Вы-то тут при чем? — буркнул кто-то.
— Как это при чем? Лейбниц, великий математик, считал, что всякий нормальный человек, являющийся свидетелем неприличного поступка, должен сам испытывать чувство стыда. Сегодня мне стыдно…
— Разрешите доложить? — поднял руку Седов. — Перемена кончается, нам нужно идти на следующий урок.
— Да, конечно, — вздохнул Сандимыч, — учитесь дальше.
Следующий урок проходил на редкость спокойно. Придавленный случившимся класс размышлял и искал выход из положения. Физик, не привыкший к такой обстановке, начал заикаться и путаться, его оптические приборы забарахлили и перестали отражать свет так, как требовалось. Пока он с ними возился, произошли события, изменившие ход этой истории.
Полковник Киселев решил ознакомиться с устроенной в фойе выставкой работ училищных художников. У Пети Малеева там была представлена серия портретов под общим названием «Друзья мои, товарищи». Написаны они были отлично, ребята получились прямо-таки как живые, а вот Киселеву не понравились. В них, сказал он, не хватает строгости, приличествующей военному человеку. Особенное неприятие вызвал Петин автопортрет. Киселев долго рассматривал его, а потом обратился к сопровождавшему офицеру:
— Помните, о чем говорит статья 9 Положения о суворовских училищах?
Тот застенчиво улыбнулся и развел руками.
— «Появляясь в общественном месте, суворовец должен быть всегда одет по форме, соблюдать чистоту и аккуратность, не допускать небрежности в одежде…» А что видим мы? Растрепанные волосы, признаки небритости, смятый погон, нагрудные знаки размещены не на месте. Но что самое возмутительное — мундир застегнут на левую сторону! Это, скажу прямо, не по-мужски. И такой образчик выставляется на всеобщее обозрение.
— Виноваты, недоглядели, — повинился сопровождающий, — сейчас снимем.
Полковник мягко уточнил:
— Ну, зачем же так резко — снимем… Никто не против, чтобы дети занимались рисованием, просто их следует направлять должным образом.
— Направим…
На перемене Петя был вызван в канцелярию роты. Пробыл он там недолго и вскоре появился со своим автопортретом. Вышедший вслед за ним Мухин закрыл дверь канцелярии на ключ, подергал ее, убеждаясь в прочности запора, и поспешил по своим делам. Ребята окружили Петю — в чем дело? Тот недоуменно пожимал плечами, потом показал на картину:
— Приказано причесаться, побриться, а мундир перекроить.
Голубев хрустнул сухарем и похвалился только что вынесенным с урока:
— Неполное внутреннее отражение. Ты же перед зеркалом себя малевал, а оно у нас мутное…
Петя оставался невозмутимым. Лабутя попытался вывести его из состояния прострации:
— Ну, что же ты застыл, образ? Иди, лакируй действительность.
Петя никак не отреагировал, потом вроде бы совсем ни к чему выдавил:
— Там это, наша контрольная…
— Ну, конечно, там, где же ей еще быть, если Мухин забрал листки с собой? Выходит, вместо того чтобы слушать, как исправить шедевр, он пялился на эту несчастную контрольную. И где только соображение у этого Рафаэля?
— Вот, — сказал Петя, — вот… — и вытащил листки из-за холста.
Ребята так и ахнули. Зачем он это сделал? Куда теперь их девать и как вернуть обратно? Будь на его месте кто-нибудь другой, он попытался бы хоть как-нибудь объяснить свой поступок. Сказал бы, на худой конец, что все вышло непроизвольно, и для всех, знакомых с Петиными привычками, это звучало бы вполне правдоподобно, но Петя молчал и задумчиво трогал несколько волосков на своем вечно небритом подбородке. Создавалось впечатление, что он совершил самое нужное дело и теперь ждет его достойного развития.
Ну, задача… И все-таки, как распорядиться неожиданным сюрпризом? Ведь сорок пять минут не дали почти никакого результата, и нет гарантии, что поможет дополнительное время. Впереди один урок, потом обед, потом мертвый час… Дежурный офицер появится только к подъему, значит, не раньше, чем через два часа. Ах, если бы эти часы смогли что-нибудь прибавить к мозгам! И тут снова возник Алишер. Нужно, сказал он, сделать еще одну попытку. Пусть все отправляются на урок, а мы, несколько человек, запремся в классе и начнем мозговую атаку. Будем сидеть до посинения, на обед не пойдем, пусть только принесут что-либо на перекус и снабдят куревом. Да еще пусть достанут учебник по высшей математике, настоящий, вузовский. Если Сандимыч надеялся, значит, задача в принципе решаема. Условия, разумеется, были приняты и команду сообразительных препроводили в одно из свободных помещений.
По счастью, последний урок в этот день был отдан спортивным играм, и отсутствующих удалось легко скрыть. Незадолго до окончания уроков, когда ребята, наскоро порезвившись, снова собрались в классе, от математиков прибыл гонец с первыми решениями. Трудно сказать, что стимулировало их сообразительность:
