Илийза нисколько не изменился. Все такой же неторопливый и уклончивый в суждениях, он внимательно, словно удивляясь, поглядывал на своего главаря и на вопросы отвечал не иначе как после краткого раздумья. Хрипловатый низкий голос, знакомый глянцево-розовый ожог у виска.
– Шакалы эти погонщики, – неспешно рассказывал Илийза. – Что тот – что другой. Сижу в веселом доме, никого не трогаю. Разбойничек какой-то подходит, купленный, конечно… А может, даже и на службе он у них, у погонщиков… Ни слова ни говоря, тресь меня в храп!.. Я, понятно, его… Вяжут нас обоих – и в подвал. А погонщики будто бы и не знали… Утром прибегает этот, тощенький… Аилша?.. Да, Аилша. Ах-ах, раскудахтался!.. Ошибка, мол, отпустить немедленно!.. Ничего себе ошибка: семь наших у него под замком всю ночь просидели… Прибегаем в порт, а там уже ни «Самума», ни «Скорпиона»…
– Обиделся? – сочувственно спросил Ар-Шарлахи.
– Ну, поначалу-то, конечно, да. А потом думаю: да не мог Шарлах просто так с места сорваться и своих бросить! Значит причина была какая-то… Так и оказалось. – Илийза помолчал, кашлянул. – А что… правду говорят, будто Лако…
– Правду, – не дослушав, отрывисто сказал Ар-Шарлахи.
Они помолчали. Илийза покивал угрюмо.
– Жаль… – обронил он. – Говорят, под кивающий молот угодил?..
– Потом расскажу, – буркнул Ар-Шарлахи. – Что в Зибре-то?
– В Зибре?.. – Илийза помедлил. – Резня в Зибре. Там же и наших полно жителей, и голорылых. Ну вот, прошлой ночью шум, гам, факелы… Судейский дворец подпалили… Тут все и началось. А мы только-только из Турклы пришли. Порт еще горелый, черный… Слышу, кричат: «Шарлах, Шарлах!..» Я уж подумал: может, ты опять налет затеял?.. Хватаю одного, спрашиваю: «Где Шарлах? Здесь?» «Нет, – говорит. – Он сейчас Ар-Аяфу поднимает…»
– Что?!
Оба непонимающе уставились друг на друга.
– Прошлой ночью, – медленно проговорил Ар-Шарлахи, – я только еще подходил к Ар-Аяфе… И я не собирался ее поднимать… Что происходит, Илийза?
Илийза неопределенно хмыкнул и повел широким плечом.
– Слух о тебе прошел… – скорее предположил, чем ответил он. – А слухи, знаешь, такая штука…
– Да, но откуда они узнали, что я иду именно в Ар-Аяфу?
Илийза бросил на главаря долгий испытующий взгляд, потом насупился и отвел глаза. Сам он был уверен, что жители Зибры узнали все от самого Шарлаха. Но если Шарлах решил почему-либо в этом не признаваться – что ж, ему виднее. На то он и главарь.
Снаружи за глинобитными стенами давно уже слышалось некое приглушенное клокотание, прорезаемое иногда негромкими командами. Вне всякого сомнения, в оплетенном лозами дворике и на улице перед домом толпились, переговариваясь негромко и озабоченно, десятки, а то и сотни людей.
– Слушай, – не выдержав, сказал наконец Илийза. – Тебя ведь там ждут, а ты тут со мной болтаешь… Ты бы вышел к ним, а то, знаешь, как-то…
Ар-Шарлахи хмуро взглянул на него исподлобья. Что его ждали, он и сам догадывался. Только вот выйти из маленькой этой комнатки туда, в толпу, было, честно говоря, страшновато. Однако податься было некуда. Ар-Шарлахи вздохнул обреченно и поднялся с подушек.
Дальнейшее отложилось в памяти обрывками. Страшный ликующий вопль толпы на рыночной площади: «Шарлах! Шарлах!..» Кидались в ноги какие-то старцы в развевающихся белых отрепьях. Сияли злыми лунами голые черепа жрецов, возносились на шестах увенчанные рогом верблюжьи морды. Какие-то рослые угрюмые люди, увешанные оружием, бросали растопыренную пятерню на сердце и рычали слова присяги. Потом жутко выкатывали буркалы и, повернувшись на север, грозили кулаком Харве. А совсем рядом с Ар- Шарлахи мрачно и нежно сияли неотрывно на него устремленные глаза Алият.
Это сумасшествие продолжалось чуть ли до полудня. Потом он снова оказался в той же комнатке, только на сей раз в ней негде было повернуться. Из рассевшихся на ковре людей Ар-Шарлахи знал только Алият да Илийзу. В центре помещения расстелили карту, и стало совсем тесно. Возникла тоскливая мысль о добром кувшинчике вина, поскольку ясно было, что от главаря сейчас ждут решений, в голове же гудела пустота, и только жилка на виске подергивалась зло и болезненно.
Все однако обошлось. Сразу же, испросив на то позволения, заговорил один из незнакомых: смуглый выпуклый лоб, карие округлые глаза, упрямые брови… То и дело почтительно поворачиваясь к Ар-Шарлахи, он как бы давал понять остальным, что сам-то он, темнололобый и кареглазый, лишь глашатай замыслов вождя, не более. А замыслы, насколько мог судить Ар-Шарлахи, были дерзки и тщательно продуманы. Отступить в глубь Пальмовой дороги, вынудив флот Улькара разбиться на несколько караванов, самим же, собрав силы в единый кулак, разгромить их поодиночке, после чего начать блокаду Харвы.
Сначала Ар-Шарлахи ощутил облегчение, когда неизвестный столь любезно избавил его от необходимости строить из себя стратега. Затем пришло беспокойство. Во-первых, незнакомец (узнать хотя бы, как его зовут!) живо напомнил ему Тианги; вскоре Ар-Шарлахи даже стало казаться, что он улавливает в речи нежданного спасителя некую напевность и склонность к ненужным придыханиям. А во-вторых… Что- то не нравилось Ар-Шарлахи в этих детально разработанных планах. Когда же он понял, что именно, ему и вовсе сделалось не по себе.
– Ты говоришь, отступить… – сказал он, и в комнате стало совсем тихо. – А что будет с тенью Ар- Аяфы?
Карие глаза поглядели на него со сдержанным любопытством.
– Ну, поскольку я не государь, – негромко произнес их обладатель, – то ответить точно затрудняюсь. Скорее всего, ничего хорошего.
– То есть ты собираешься отдать взбунтовавшийся оазис на милость Улькара? – Слово «милость» Ар- Шарлахи подчеркнул особо, и присутствующие, до этого завороженно слушавшие кареглазого, переглянулись с тревогой. Всем было отлично известно, какой милости можно ожидать от властелина Харвы.
