— А потом, — человек запнулся, помолчал минуту, — вскоре после этого стали сгонять людей улица за улицей, строили в шеренги и сортировали. Молодой высокий немец в черном мундире махал перчаткой: направо — жизнь в лагере, налево — смерть. Махнул — и налево пошла моя жена. А Мельцер при этом не проронил ни слова.
Ковалю рассказывали о том, как по пыльной дороге тащились сгорбленные старики, больные, иссушенные голодом дети, полные отчаяния женщины. Во главе их, облаченный в торжественные одежды, шел раввин, вознося молитвы за упокой умерших. А за Любавкой есть лесок. Раньше был местом гуляний. А теперь около сотни евреев рыли там могилы…
— А потом брали всех подряд, — продолжал человек, — строили на улице Цегельняной и тех, кто был с правой стороны, уводили. В тот вечер Мельцер последний раз выдал суп и сказал, чтобы все шли по домам. По домам… Именно в тот вечер эсэсовцы принялись за нашу улицу. Я сидел у Мошка и ждал. Чего ждал? Какая разница… В полдень к Мельцеру на обед приехали гестаповцы. Им подавали две дочери, старшая играла на фортепьяно, ибо Арнольд любил музыку. После кофе созвали всю семью и прислугу. Сказали, что им понравился обед, что такую рыбу, рыбу по-еврейски, им уже есть не придется. Затем Арнольд вынул пистолет и всех убил…
Мужчина помолчал.
— В лагере в Липицах, — начал он снова, — более сотни людей.
— Что вы там делаете?
— Строим бараки.
— А что будет, когда закончите?
— Не знаю. Видимо, всем будет конец.
— Как вы попали сюда?
— Сын Лойзы-водовоза сказал, чтобы я искал Шимека Козека.
— Почему именно его?
— Я знаю Лойзу с давних пор. Он сказал, что Шимек может мне помочь.
— Большая охрана в лагере?
— Человек двадцать.
— Слушай. — Коваль подвинулся к собеседнику, понизил голос. — Хотите сражаться, чтобы мстить за ваших?
— Как тут сражаться?! — вздохнул мужчина.
— В лесу, с оружием.
— А где взять это оружие? И как уйти в лес? Кто нам поможет? Сегодня трудно спрятать одного еврея, а тут добрая сотня.
— Речь идет не о том, чтобы прятаться, а о борьбе.
— Откуда мне знать?
Человек не верил ни в себя, ни в кого другого. Он хотел только одного: спрятаться, стать невидимым… Коваль, посасывая трубку, смотрел на беглеца. Прикидывал, что ему делать. Связной еще сегодня доберется до Кленовиц и завтра приведет сюда Михала. Шимек здесь, под рукой. Роман тоже.
Коваль ждал, когда все будут в сборе, и обдумывал, как лучше и доходчивее изложить товарищам суть дела. Роман уже был здесь. Он скорее напоминал сельского учителя, чем партизана. Только очень немногие, включая Матеуша, знали, что Роман два года воевал в Испании, был тяжело ранен, едва выжил. С большими трудностями вернулся в Польшу. Человечный мужик, но и твердый одновременно. А какая забота о людях! Тщательная подготовка операций приносила свои плоды: до сих пор ему удавалось обходиться без серьезных потерь. Когда-то он настойчиво требовал от Козы увеличить снабжение отряда. И в то же время, несмотря на скудность обеспечения, застрелил партизана за то, что в Буковице тот ограбил одинокую вдову.
Коза мечтал о народной Польше, о хорошей человеческой жизни, хотел иметь рабочую власть на кирпичном заводе. Порой он рассказывал собравшимся о том, что, по его мнению, будет в Польше после войны. Мотался по району из конца в конец, хлопотал о создании в лесу отряда, формировал оперативные группы и гарнизоны Гвардии Людовой. Наконец обосновался в Едлиске у верных людей. Однажды возле тминной управы его опознал шпик и донес жандармам. Отстреливаясь, он убил одного фрица, но уйти ему не удалось: в Едлиске большой гарнизон, на выстрелы со всех сторон сбежались немцы. Последний патрон он оставил себе, предварительно уничтожив бумаги. Немцы долго стояли возле трупа, ругались, что не сумели взять живым. Так война оборвала жизнь еще одного доброго поляка…
Комендантом в Едлиске сразу же был назначен Михал. Он учился в университете, но не закончил его: был исключен за коммунистические убеждения. Сидел в тюрьме; выйдя из нее, помогал отцу в сельском хозяйстве и одновременно вел разъяснительную работу среди крестьян. Связь с партией установил летом. Первоначально хотели использовать его на пропагандистской работе, так как парень был образован и сметлив, но он настойчиво рвался в боевые группы. Помогал Козе, а потом заменил его. Люди ценили Михала за светлую голову и отвагу.
Пришел Михал, вслед за ним Шимек. Он сильно изменился за это время. Ходил тяжело, потух блеск глаз, поседели волосы. Жизнь обрушивала на старшего Козека один удар за другим. Следовало бы заменить его на этой опасной работе более подходящим товарищем, но как это сделать, чтобы окончательно не сломить Шимека?
Коваль оторвался от своих дум и без предисловий сказал собравшимся, что созвал их столь внезапно, чтобы обсудить вопрос о еврейском лагере в Липицах. Немцы заканчивали уничтожение евреев в их районе. Гетто во Мнихове опустело, часть людей вывезли, а остальные лежат в роще за Любавкой. В живых остались лишь те, кому удалось совершить побег из лагерей и с транспортов. А последние евреи ждали своей очереди в Липицах. Им надо помочь.
Михал беспокойно ерзал на стуле. Роман молча сидел с непроницаемым выражением лица. Шимек сгорбился, смотрел в стол.
— Давай, Михал, скажи, что ты думаешь по этому поводу.
— Я согласен с товарищем Сивым: фашисты мордуют главным образом евреев. Мы должны им помочь, но необходимо взвесить наши силы и возможности.
— И что же ты навзвешивал? — иронически спросил Коваль. В последнее время он часто раздражался, особенно глядя на чрезмерною самостоятельность Михала. — Там гибнут люди, — добавил он.
— А наши что же, в тепле отсиживаются? — резко бросил Михал. — Вот вы говорите, что лагерь охраняют около двадцати человек. Но ваш беглец не сказал, что рядом с деревней расположены армейские подразделения. Я не могу послать людей на верную гибель. Мы должны помогать фронту, прежде всего фронту. В округе тоже требуют, чтобы мы проводили операции в основном против транспортов. — Михал тяжело дышал. Он потянулся за табаком, было заметно, как дрожали его руки. — Мне, товарищи, — тихо сказал он, — тоже жалко людей. И моя позиция вовсе не объясняется отсутствием желания помочь им или недостатком смелости.
— Значит, ты против? — спросил Коваль.
— Да, против. Самое большее, чем мы можем помочь, это организовать побег. Отобрать немного молодых, пригодных для отряда людей.
— Мы должны провести эту операцию! — твердо сказал Коваль. — Я думаю, — он оперся руками о стол, посмотрел на Шимека, — мы все пойдем на операцию вместе с отрядом.
— Согласен, — произнес Шимек после минутного молчания.
Коваль поспешно подхватил:
— Двое «за». Большинство…
— Решение будет выполнено, — кратко сказал Роман.
Несмотря на свою победу, Коваль был мрачен. О сомнениях Михала он вспомнил в хате товарища Ласточки, которого принесли с операции с тяжелым ранением в живот. Он был ранен во время атаки главного входа. Вынес его Рябой Мишка. Ранило также и Михала; это произошло в момент, когда он метко бросил гранаты, уничтожив пулемет в окне здания охраны. После непродолжительного боя удалось преодолеть заграждения и пробиться к баракам. Гордый тем временем ликвидировал посты со стороны
