запомнить.
От тети Насти Иона Овсеич узнал еще меньше: она не могла даже сказать, какой марки машина, и была уверена, что заграничная, так сильно блестела и такая красивая.
Клава Ивановна буквально кипела: где должны работать люди, которые имеют в своем распоряжении ЗИС-101, чтобы ездить по ночам на блядки! А эта бикса опять берется за старое и получается, как говорит народ: сколько волка ни корми — все равно в лес глядит.
— Малая, — сказал товарищ Дегтярь, — успокойся: возмущаться — это легче всего.
— Легче всего? — еще больше взвинтилась Малая. — А я сию минуту пойду в НКВД и сама приеду с черным вороном, чтобы раз и навсегда выкорчевать эту хуну из нашего двора!
— Малая, — топнул ногой товарищ Дегтярь, — никуда ты не пойдешь: сами допустили до такого бардака — сами будем расхлебывать!
Накануне выходного за Лялей опять приехал ЗИС, Зюнчик и Колька побежали звать мадам Малую, но, как назло, в этот вечер черт ее дернул пойти в кино на Чарли Чаплина, которого она уже сто раз видела. Клава Ивановна готова была рвать на себе волосы: было прямо такое ощущение, как будто кто-то нарочно подстроил. На следующее утро, хотя товарищ Дегтярь категорически запретил, она с шумом влетела к Ляле в квартиру, стукнула кулаком по столу и предупредила в последний раз, чтобы Орлова закрыла свой бардак, иначе будет такое, что вся Одесса ахнет. Ляля в ответ посмотрела своими глупыми глазами и прикинулась полной дурочкой. Больше того, она сама попросила мадам Малую сделать так, чтобы вся Одесса ахнула: это может быть очень интересно.
— Малая, — рассердился Иона Овсеич, — своими партизанскими вылазками ты мне путаешь все карты. А она открыто смеется над тобой, потому что по нашим советским законам: не пойман — не вор.
— Не пойман — не вор! — прямо остолбенела Клава Ивановна. — По-твоему получается, я должна схватить его за бейцим, покуда они кряхтят с Орловой, и держать, пока не приедет следователь!
— Малая, — товарищ Дегтярь буквально побагровел, — ты забываешь свое место! Делай, как тебе велят, и не мудри, а то намудришь на собственную голову!
Решили вернуться к старому приему: тетя Настя будет круглые сутки присматриваться к гостям, которые ходят к Ляле, и фиксировать. Со своей стороны, Клава Ивановна и Дина Варгафтик должны зорко следить из окна.
На третий день Дина сказала: дурная работа, надо сообщить куда следует, а там Орлова живо заговорит.
— Варгафтик, — одернула мадам Малая, — будешь давать советы, когда тебя спросят, а пока держи язык за зубами.
ЗИС больше не приезжал, гости не приходили, было впечатление, что Орлова притаилась и ждет подходящего момента, когда потеряют бдительность. Иона Овсеич предупредил Малую, что в такие переходные моменты надо держать ухо особенно востро, однако другие события отодвинули заботы с Лялей на второй план.
У Зои Лапидис внезапно повторились старые припадки, и надо было срочно решать с Адей. Первый раз мальчик прибежал к Ане Котляр и весь дрожал от страха. Аня сама так перепугалась, что из рук выпад флакон с йодом и разбился, комната наполнилась больничным запахом. Аня послала Адю к мадам Малой, а сама пошла к его маме.
Примус погас, в квартире стоял густой синий чад, от которого щипало глаза и трудно было дышать. Зоя выбрасывала из сковородки на пол бычков, поливала их подсолнечным маслом и требовала, чтобы они танцевали с ней фокстрот. Увидя Аню, она плеснула на нее маслом и велела тоже танцевать фокстрот. Аня поскользнулась, чудом удержалась на ногах, схватила Зою под руку и вывела в коридор. Зоя заплакала, назвала ее толстой сиреной и вдруг ударила по щеке. От полной неожиданности Аня оцепенела.
— Лапидис, — закричала Клава Ивановна с лестницы, — перестань свои штуки!
Зоя ударила Аню второй раз, но теперь не заплакала, а наоборот, засмеялась и вспомнила своего Ванечку, как ему нравились толстые сирены. Аня, хотя глупо обижаться на больного человека, почувствовала в душе такую обиду и тоску, что захотелось бежать на край света.
— Зоя, — скомандовала мадам Малая, — марш в комнату и веди себя прилично, а то люди могут подумать черт знает что!
Зоя взяла руку Клавы Ивановны, попросила вытереть ей слезы и разгладить морщинки под глазами, не то Ванечка придет, она будет совсем старенькая, и разлюбит навсегда. Клава Ивановна возразила, что Лапидис не какой-нибудь ветреник, а хороший семьянин и любит свою жену. Зоя нахмурилась и сказала, хватит ему прятаться — пусть возвращается домой.
Сутки прошли спокойно, мадам Малая ночевала у Лапидисов, а потом опять все повторилось, и пришлось вызвать карету. Зоя брыкалась изо всех сил, одного санитара укусила за нос и требовала, чтобы Ванечка приехал к ней, а она к нему не хочет. Клава Ивановна подала санитарам два полотенца, чтобы связали Зое руки и ноги, так и сделали, подняли ее над землей, один спереди, другой сзади, и так несли до ворот, где стояла машина. Мадам Малая и все люди вокруг возмущались, что карета не заехала во двор, а остановилась у черта на куличках. Доктор ответил: «Не ваше дело!» Мадам Малая крикнула вдогонку: поговорим где надо, посмотрим, какой ты прыткий!
У Лапидисов не было близких родственников, которые могли бы взять Адю к себе. Первое время за ним присматривала Клава Ивановна, но всякие поручения и нагрузки требовали внимания, по домашнему хозяйству тоже были заботы, и она выбивалась из сил. Правда, за Адей понемногу ухаживали то Аня, то Соня Граник, то Дина и Тося, но у каждого было столько своих хлопот, что дай бог успеть.
Товарищ Дегтярь предложил устроить мальчика в детдом, который на Большом Фонтане. Клава Ивановна заплакала: Адя, на редкость послушный ребенок, другой на его месте, без мамы, без папы, давно попал бы в уличную компанию.
— Малая, — рассердился Иона Овсеич, — твои слезы никому не нужны: или ты берешь его на свою ответственность, или пусть идет в детдом.
Адя, когда узнал, что его определили в детдом, не пришел ночевать. В семь часов утра, еще было темно, Клава Ивановна с Аней нашли его на вокзале: он спал на скамейке, шапка под головой, и укрылся пальто.
— Адя, — сказала твердым голосом Клава Ивановна, — я всем говорю, что ты самый лучший мальчик, а получается, я вру.
Аня Котляр повернулась спиной, плечи у нее вздрагивали, как будто от сильной икотки. Адя смотрел своими большими, как у мамы, синими глазами, на лоб спадали волосы. Клава Ивановна вынула гребешок, причесала, прижала Адину голову к себе, постояли минуту молча и пошли.
Отвести мальчика сразу в детдом нельзя было, требовалось еще два-три дня, чтобы оформить в Сталинском райисполкоме необходимые документы. За это время Зюнчик подговорил Адю бежать вдвоем на Кавказ, и мальчиков задержали на узловой станции Знаменка. У Оли Чеперухи сделалась истерика, она ругала последними словами Лапидисов, малохольную Зою и этого вонючего троцкиста, этого предателя, которые бросили на произвол судьбы родного сына, и требовала, пусть Адю немедленно отведут в детдом, в трудколонию, куда угодно, а то он собьет с дороги и перепортит всех детей.
Иона Овсеич, когда мальчиков вернули в Одессу, предупредил их со всей строгостью, что за свои действия будут нести полную ответственность перед законом: хватит, уже достаточно взрослые.
Зюнчик получил от батьки, что полагается, все тело было в синяках, а на другой день Чеперуха-папа, Чеперуха-сын и Адя Лапидис, втроем, пошли в кино Котовского на картину «Истребители». Марк Бернес, который играл летчика, сам садился за пианино и пел: «Любимый город может спать спокойно, и видеть сны, и зеленеть среди весны».
В понедельник Аде уже не надо было идти в девяносто вторую школу, где он учился с первого класса: рано утром Клава Ивановна с Аней отвезли его в детдом и сдали с рук на руки. Завпед, пока оформляли прием, рассказывал, какой у них здоровый коллектив, самодеятельность держит первое место в районе, среди бывших воспитанников есть инженеры, врачи и один авиаконструктор.
— Адя, — обрадовалась Клава Ивановна, — учи хорошо математику, кроме музыканта, ты можешь стать еще конструктором.
Завпед посмотрел Адины пальцы и сказал: длинные, как у Паганини. В детдоме Адя имеет полную возможность продолжать занятия по музыке — в красном уголке есть рояль и духовые инструменты.
