Регулярно, два раза в месяц, приезжает кинопередвижка или организуется коллективное посещение кино, скучать здесь не дают. Сегодня он получит новый костюм, синий или серый, какой больше подойдет, отдельную койку и подружится с ребятами так, что водой не разольешь.
Клава Ивановна поцеловала Адю в обе щеки, категорически запретила тосковать или уходить в себя и дала слово, что будет навещать каждое воскресенье. Аня пожала Аде руку, как взрослому, и со своей стороны обещала привозить интересные книжки и ноты.
Вечером товарищ Дегтярь сказал:
— Малая, запомни мои слова: ему так понравится, что он не захочет обратно домой.
Иона Овсеич чуть-чуть не угадал: три дня прошли спокойно, а на четвертый из детдома пришли за Адей. Клаву Ивановну как будто молотком по голове ударило, она схватила человека за воротник и с трудом удержалась, чтобы не плюнуть ему в лицо. Человек разозлился, назвал Клаву Ивановну дефективной, она пропустила мимо ушей и побежала в парадное, где квартира Лапидисов. По дороге она дала себе слово, что сделает из Ади форшмак, если только застанет его дома.
Адя сидел за роялем, положил голову на клавиши и сладко спал. Он не слышал, как подошла на цыпочках Клава Ивановна, постояла над ним, тихонько поцеловала в макушку; взяла с дивана подушечку, три глупых котенка (Зоя сама вышивала) смотрели прямо в глаза, подержала в руках и вернула на место. Потом она вынула из дверей ключи, спрятала у себя в кармане, возвратилась к человеку из детдома, извинилась, если допустила с ним грубость, и сказала, пусть идет, она привезет мальчика сама.
В трамвае Клава Ивановна всю дорогу объясняла Аде, что она уже старая, больная, ей трудно уследить за каждым, а как только его маме станет лучше, он сразу вернется домой.
— Ты все понял? — еще раз, перед уходом, спросила Клава Ивановна.
Адя ответил, да, понял, и доказал на деле: Клава Ивановна приехала к нему в воскресенье, потом в следующее воскресенье — и каждый раз про Адю говорили одно хорошее.
Иона Овсеич радовался, как будто выиграл по золотому займу десять тысяч, и весело подтрунивал над мадам Малой, которая готова петь панихиду на крестинах.
Дело с Орловой за эти дни не продвинулось ни на миллиметр. Более того, все складывалось в точности, как предвидел товарищ Дегтяръ: пользуясь тем, что двор имел другие заботы и не мог уделять ей достаточно внимания, Ляля совсем перестала прятаться. Опять каждый вечер приезжали на своих эмках визитеры, Зюнчик и Колька забирались на пожарную лестницу, заглядывали поверх занавесок в Лялино окно и строили такие гримасы, что от стыда можно было провалиться сквозь землю.
Мадам Малая от негодования и гнева буквально не находила себе места, требовала от товарища Дегтяря, чтобы немедленно приняли самые крутые меры, а в ответ слышала прежнюю песню: не будем гнать картину, первое дело — подготовить как следует материалы. Один раз Клава Ивановна просто не выдержала и сказала:
— Овсеич, если бы на твоем месте был кто-нибудь другой, я бы подумала, что у самого рожа в пуху. Товарищ Дегтярь пристально посмотрел:
— А если бы на твоем месте была не Малая, а другая, она бы, как пуля, вылетела у меня из Одессы.
Клава Ивановна обиделась. Когда оба успокоились, товарищ Дегтярь сказал:
— Малая, ты уверена, что зисы и эмки, которые приезжают к Орловой, это одни хозяйственники?
Клава Ивановна отшатнулась, как будто ее ударили по лицу.
— Малая, — покачал головой товарищ Дегтярь, — я не уверен. Покуда не выясним точно, кто и что, надо сделать все, чтобы обуздать Орлову изнутри, силами двора.
На воскресенье назначили очередное занятие по «Краткому курсу». Главное внимание уделили материалам восемнадцатой партконференции, которая проходила в феврале. Иона Овсеич особо остановился на той части решений конференции, где прямо указывалось, что горкомы, обкомы, крайкомы, ЦК компартий союзных республик несут наряду с наркоматами ответственность за работу всех промышленных и транспортных предприятий города, области, и требовалось пристальное внимание к нуждам промышленности и транспорта.
Занятие проходило активно, многие поднимали руки и хотели выступить, в том числе Ляля Орлова, Иона Овсеич дал возможность каждому, за исключением Орловой, которую демонстративно игнорировал. Ляля в конце концов поняла и наглым тоном заявила, что как-нибудь проживет без кружка, хлопнула дверью и вышла.
После занятия Иона Овсеич попросил остаться Малую, Варгафтик и Котляр.
— Товарищи, — сказал он, — давайте конкретно и по существу решать с Орловой. Мы долго ждали, долго терпели — дальше некуда. Кто плюет на мнение коллектива, тот плюет на сам коллектив — это не требует доказательств, это очевидно. В связи с этим имеется предложение: объявить жилице Орловой всеобщий бойкот. В вашем лице двор хочет видеть инициативную группу по проведению бойкота.
Дина Варгафтик откликнулась первая: слова, которые Дегтярь сейчас произнес, он вынул у нее прямо изо рта. Другое дело, как это осуществить на практике.
Клава Ивановна сказала, начнем с троих, как предлагает Дегтярь, а в течение завтрашнего дня, в крайнем случае, еще послезавтра, включить весь двор. Аня пожала плечами: умом она понимает, что так надо, но если Орлова сама с ней заговорит первая, как не ответить человеку?
— Товарищ Котляр, — улыбнулся Иона Овсеич, — поверьте моему опыту: еще никому на свете не удавалось, чтобы и волки были сыты, и овцы были целы. Одно из двух.
Рассчитывать на немедленный результат бойкота было бы просто утопией. Если взять сравнение из военного дела, сказал товарищ Дегтярь, больше всего подходит осада: раньше или позже противник не выдерживает и сдается — тогда ему диктуют условия. Однако на первом этапе самое главное — четко провести в жизнь все мероприятия от начала до конца.
Мадам Малая сама взяла на себя половину дома, а Дине Варгафтик и Ане Котляр, обеим, осталась другая половина. Товарищ Дегтярь предложил негласное соревнование: кто быстрее — Малая одна или они вдвоем.
Когда начали проводить в жизнь, оказалось, как предупреждал заранее Иона Овсеич, намного труднее, чем в теории. Одни объясняли, что и так за десять лет не сказали с Орловой двух слов, другие соглашались, но тут же добавляли оговорку, что забегать Орловой дорогу и нарочно делать вид, как будто не замечают ее, не смогут: для этого надо быть хорошим артистом, а они ходят в театр раз в три года.
— А тут не надо притворяться, — отвечала Клава Ивановна, — тут надо на самом деле.
Ляля держалась по-старому, вроде ничего не изменилось. Могло даже показаться, она улыбается еще нахальнее, чем раньше, и крутила своим задом так, что стыд и срам перед людьми. Дегтярь допускал на известный период подобную гипертрофию, когда человек уже потерпел моральное поражение, но не хочет признаться, в первую очередь самому себе. Клава Ивановна требовала нанести в такой момент дополнительный удар — «Молния!» и карикатура на полстены в подъезде — но Иона Овсеич был категорически против: наша изба — наш сор, выносить нечего.
Иосиф Котляр, пользуясь тем, что у Дегтяря и Малой были все это время дела поважнее, чем он, продолжал работать свои гвозди. Через Аню уже нельзя было иметь на него такого влияния, как раньше: по ее словам выходило, что теперь они просто живут под одной крышей, и она не отвечает за него.
Всю декаду перед майскими праздниками Дегтярь был сильно занят и не мог выкроить свободной секунды, чтобы связаться с финорганами насчет Иосифа, пришлось поручить Малой. В финотделе Клава Ивановна сообщила, что сыновья Котляра уже не иждивенцы, поскольку учатся в военной школе. Фактически жену тоже нельзя было уже рассматривать как иждивенку, ибо она могла сама на себя зарабатывать, но формально, по своему соцположению, она считалась, вплоть до окончания курсов, учащейся. Иосифу повысили налог вдвое, но все равно какая-то копейка еще оставалась у него в кармане.
Иона Овсеич сказал, что в данном случае закон отстает от жизни, но, покуда он еще существует, надо искать другой путь. Короче, Аня должна сама отправиться в финотдел и лично описать фактическое положение, а именно: она не является иждивенкой, так как может сама заработать. Иосиф, когда узнал, какие планы вынашивает Дегтярь, по-дурацки развеселился: может заработать — это одно, а приносит домой живой рубль — совсем другое, пусть студенточка передаст это своему Овсеичу, большому экономисту.
