полковником Преображенским — генерал Жаворонков. Летчики смотрят на него. Ждут. Ждет и Преображенский. А генерал-лейтенант Жаворонков вглядывается в лица летчиков и штурманов, как бы оценивая, на что способен каждый из них.
Многое мог бы рассказать Семену Федоровичу об этих людях Преображенский — ведь он воевал с ними еще в финскую. К тому же подавляющее большинство летчиков и штурманов были однокашниками Евгения Николаевича по Ейскому училищу. Только полковник закончил училище раньше, чем, например, Гречишников, Плоткин, Серебряков, Пятков, Трычков, Евгений и Андреи Шевченко, Котов.
Михаил Плоткин, командир Краснознаменной эскадрильи, пожалуй, самый опытный в полку.
Василий Гречишников — уравновешенный, волевой пилот. Всего за несколько суток до перебазирования на Кагул торпедировал большой вражеский транспорт.
Вот Андрей Ефремов. Его ни разу не могли 'достать' фашистские зенитки и истребители.
Сейчас балтийцы узнают о задании, которое еще не поручалось ни одному летчику…
Уж не забыл ли генерал, что пора начинать?
Жаворонков как-то вдруг понял, что ему будет мучительно трудно оставаться на земле, волноваться за балтийцев, ждать, пока они вернутся. И еще он понял, что завидует этим летчикам, которые скоро обрушат смертоносный груз на опьяненную военными успехами, самодовольную и кичливую столицу германского рейха.
— Начнем, дорогие друзья, — необычно для военных совещаний и особенно для себя сказал генерал-лейтенант Жаворонков. — Я уполномочен передать вам приказ Ставки — бомбардировать Берлин.
Словно пружина разжалась — летчики вскочили, грохнули табуретки, разлетаясь в — стороны, и грянуло громкое и гулкое 'ура'.
— Да, товарищи, Берлин! — генерал поднял руку, призывая к тишине. Знаете, что говорят фашистские главари? — Жаворонков достал из кителя несколько листков. — Геббельс неоднократно заявлял, что ни один русский самолет не в состоянии достичь столицы Германии, что никто не может преодолеть мощную противовоздушную оборону, опоясывающую район Берлина. А нас с вами вообще не существует, — усмехнулся Жаворонков. — Геринг хвастает, что вся русская авиация уничтожена.
Жаворонков когда-то был комиссаром. Он умел быстро создать нужное настроение, разбередить сердца. Он почти не комментировал слова Геринга и Геббельса, но ясно видел, что летчики испытывали те же чувства, что и он, и не стал больше тратить времени на объяснение обстановки.
— Карту, — приказал командующий авиацией Военно-Морского Флота.
Хохлов опередил офицера штаба и быстро извлек из планшета свою карту, привычным движением распахнул ее и положил на стол перед генералом.
Все увидели: красная карандашная линия вела по квадратам все дальше от островной базы Кагул в открытое море, затем поворачивала к германскому побережью, шла до Берлина.
Жаворонков недовольно скользнул взглядом по лицу Преображенского и спросил Хохлова:
— От кого вы узнали, что предстоит удар до Берлину?
— Ни от кого.
— То есть как ни от кого? Это знали лишь командир и комиссар. Кто из них вам сказал?
— Командир и комиссар ничего мне не говорили, товарищ генерал, ответил Хохлов, не опуская глаз. — Они ничего мне не говорили, но я знал. И все мы знали. Верили. Надеялись. Ждали.
— Да, мы все думали об ударе по Берлину, — сказал Плоткин.
— Давно готовы, — подтвердил Ефремов. Генерал смягчился.
— Ну, добро, — сказал он. — Я уж подумал, что у вас не знают, как хранить военную тайну.
Преображенский кивнул Хохлову, улыбнулся.
Мечта каждого командира — добиться единства взглядов с офицерами. Это очень трудно и не каждому удается. Преображенскому удалось, удалось в самый короткий срок. Жаворонков мог убедиться, что перед ним полк, живущий одной целью, одной волей, готовый решить поставленную задачу.
Снова склонились над картой. Карандаш Жаворон кова двигался по квадратам все дальше от островной базы Кагул в открытое море, к побережью Германии и дальше — к Берлину. Потом обсуждали предстоящий рейд в деталях. Говорили о бомбах, о том, в каком порядке будут стартовать, о подготовке самолетов, об опасностях, подстерегающих в пути. Ведь все понимали, что рейд на Берлин — на грани возможностей и людей, и техники.
Жаворонков был доволен разговором. Открытым текстом дал в Москву телеграмму: 'Настроение боевое'. Николай Герасимович Кузнецов, прочитав эту телеграмму, понял: балтийцы готовы нанести удар по Берлину.
Теперь необходимо было обезопасить авиаторов и боевую технику от возможных диверсионных актов на земле. Летный и технический состав получил стрелковое оружие, установили круглосуточное усиленное дежурство. Караульная служба велась в полном соответствии с требованиями Устава. Для большинства летчиков и техников это было — в новинку, так как в Беззаботном, как и на других базах, охрану вели специальные подразделения. Важно было, чтобы каждый понял обязательность и необходимость проведенных мероприятий. Главный вклад в создание 'дисциплины переднего края' внесли комиссар Оганезов и чекист полка Иван Трофимович Шевченко-третий. Третьим Ивана Трофимовича называли потому, что в группе Преображенского уже были штурманы-однофамильцы Евгений и Андрей Шевченко.
Иван Трофимович и комиссар поговорили с каждым авиатором, помогли проверить и пристрелять оружие, провели тренировки по метанию гранат. И, главное, смогли убедить, что бдительность на земле так же важна, как в воздухе. Шевченко рассказал о свежем факте проникновения диверсанта на наш аэродром. Враг не смог вывести из строя ангар — он был сражен выстрелом младшего авиационного специалиста, находившегося на вахте. Не скрывал от летно-технического состава чекист и положение на острове. Отдыхать летчикам приходилось, держа под рукой оружие…
Начальник метеорологической службы Военно-Воздушных Сил Балтфлота Каспин ошибался реже своих коллег, и его прогнозы принимались с доверием. Он и сам не раз летал, чтобы уточнить погоду. Жаворонков счел необходимым провести пробный полет. Экипажи Плоткина, Ефремова, Дроздова, получившие это задание, уже в начале рейда оказались в сложных метеорологических условиях. Самолеты попали в грозовую облачность. Жестокая болтанка измотала летчиков. Шквальный ветер сбивал с курса. Летчики доложили: погода на всем пути плохая.
Если погода не зависела от желаний и усилий летчиков, то другие обстоятельства, связанные с предстоящими полетами на Берлин, требовали от них немалых хлопот.
До 4 августа на острове базировались только истребители и эскадрилья МБР-2 — морских ближних разведчиков. Прилет ДБ-3 не мог долго оставаться незамеченным. Первая же воздушная разведка, если не принять чрезвычайных мер маскировки, обнаружит бомбардировщики. Помочь ей в этом может вражеская агентура, о существовании которой Преображенский узнал не только от командования береговой обороны, но и от местных жителей — эстонцев.
К тому же посты наблюдения, призванные предупреждать о появлении вражеской авиации, находились всего в 10–20 километрах от Кагула, а это делало почти невозможным своевременное принятие мер. Ведь немецкие бомбардировщики 'Юнкерс-88', обладая скоростью примерно 450 километров в час, могли пролететь расстояние от постов наблюдения до Кагула за две-три минуты.
Как же разместить самолеты, чтобы они были в безопасности? Как организовать их охрану, чтобы диверсанты не могли вывести машины из строя?
Жаворонков вместе с Преображенским, Оганезовым, командирами эскадрилий и командиром обслуживающего подразделения провел своеобразную рекогносцировку на аэродроме и близ него.
— Давайте поразмышляем за противника, — сказал генерал. — Как бы мы провели удар по такому аэродрому? Ваше мнение?
Евгений Николаевич бросил взгляд на поле. На Кагуле нет бетонированных взлетно-посадочных полос, а вывести из строя все поле не может и сотня 'юнкерсов'. Значит, этот вариант отпадает. Но есть другой, хорошо испытанный. Балтийцы сами так действовали, атакуя фашистские аэродромы. Вспомнилась недавняя бомбардировка фашистского аэродрома, произведенная Плоткиным, Гречишниковым, Борзовым и Пятковым. Они по рулежным дорожкам находили стоянки 'юнкерсов' и 'мессершмиттов' и обрушивали на них
